Алексей Порвин родился в 1982 году в Ленинграде. Автор стихотворных книг «Темнота бела» (М., «АРГО-РИСК», 2009), «Стихотворения» (М., «Новое литературное обозрение», 2011), «Live By Fire» (в переводе на английский, «Cold Hub Press», 2011), «Солнце подробного ребра» (СПб., «ИНАПРЕСС», 2013) и «Поэма обращения. Поэма определения» (СПб.: MRP, 2017). Стихотворения публиковались в журналах «Воздух», «Дружба народов», «Новый берег», «Волга» и др., а также в сетевых литературных проектах «TextOnly» и «РЕЦ». Стихотворения в переводах на английский, немецкий, итальянский, финский, французский публиковались в зарубежной литературной периодике и антологиях, в т.ч. в журналах «World Literature Today» (США), «Cyphers» (Ирландия), «St. Petersburg Review» (США), «Ryga Journal» (Канада), «Diverse Voices Quarterly» (США), «Fogged Clarity» (США), «Action Yes» (США), «The Straddler» (США), «The New Formalist» (США), «Otis Nebula» (США), «The Northwest Review of Books» (США), “The POET” (Великобритания) и др. Лауреат премии «Дебют» (2012, номинация «Поэзия»), также входил в шорт-лист Премии Андрея Белого (2011, 2014, номинация «Поэзия»). Живёт в Санкт-Петербурге.
* * *
О кирпичной кладке, что темна
(может лишь латунные сплющить
помыслы, ведь их сердечник — война),
о камне холодеющем, злющем?
Человек напоследок распрямлён,
неизбывно расправлен —
пустотой, клонящей в сон,
о молчании высказаться вправе.
Берега встают лицом к стене
водной, опадающей прежде
выстрела, о пулевой кривизне
забывшего в туманной надежде.
Успевает в стене сверкнуть ласкирь:
молчаливый кирпичик,
плавники свои раскинь,
позволяя рассветом грудь напичкать.
* * *
Выбраться из объятья,
нажимая на невозможные рычаги,
на поздний луч, на птичий взгляд,
погнутый летним жаром.
Вышли из отчаянья и пропели.
Вырыть колодец, смочить гортань,
сохлую от истины душной:
облако — это мы.
Медленно пробирались
земляные слои сквозь помысел щелевой,
лопата лязгнет о войну,
рудная тишь в глубинах —
Сбитые военные самолёты
обняты дёрном со всех сторон;
давит на древесные корни
почвенный экипаж.
* * *
Подземное эхо цепляется за
очерствелый шаг: помоги же
выйти в поле, где жизнь-роса
любого растенья выше/ниже.
Колосья глядят в ступню: неужель
мягче, чем хлеб — эта кожа?
Тучей виснет насущная цель,
не зря воспето бездорожье.
Дорога, когда ты успела внутри
опустеть? Обочиной полой
гулко ходит ловец зари,
ботаник восточного глагола.
В тетради его пришпилено столь
много лучей, что бумага
еле держит крылатую сталь
необусловленного знака.
* * *
Выступили облако и дорога
в атаку на камень (светом истёк) —
или сердцу не выдано обличий премного,
помнящих исток…
Выстоит ли памятник приозёрный,
когда за грудиной светом звезды
разгорится мгновение и сдвинутся дёрна
гулкие пласты?
Озеро, набитое до предела
молчанием рыбьим, тресни по швам,
что прочерчены скоростью утиного тела
к дальним берегам.
Сумрак ли, плотнеющий человеком,
свободу от всех и вся возгласит —
неопасно биению остаться набегом
правды на гранит.
* * *
Не пустится в плаванье, выйдет
человек на двор наследный:
слякоть трётся о слово,
у горла самого — моря.
Останется тлеющим древком
дополнять ограду (эти
жерди — хрупкие слишком,
но зверь не одолеет грунт).
В краю оседающих в почву
маяков, где всякий факел
в землю пламенем воткнут —
лучи, у вас какая роль?
«Садовые корни есть нити
путеводные: любая
кверху выведет — нужно
лишь речью их не отпускать…»
* * *
Можно не вдыхать наготу,
пенье помыслом убедив:
«мы бросали буквы, хотели сбить звезду,
но к земле тяготел мотив».
Воздух разве в шелест одет?
Листья сгинули в перегной —
выдать почве правду, сомненье, пришлый свет
и прожильчатый вечный зной.
Облако у самого рта
словом плещется на авось,
кончено учебное время, и вода
по ступеням стремится ввысь.
Школьная тетрадь шелестит
прямо под ноги, пролетев
пару этажей, но другого нет пути
у тебя, черновой напев.
Аудио: Алексей Порвин читает стихотворение «Можно не вдыхать наготу…»
* * *
Если зренье градом побито,
к земле пригнётся «я», поминая свой
туманный сумеречный корень,
что задумал светлеть.
Монеты, розданные нищим, вернулись.
В долгом пути истёртый герб,
означь прозрачности восхожденье
выше занебесных лет.
Откупиться ливнем звенящим
от вечера, проникшего в шорох книг,
умели предки, но сегодня
разрастается жизнь.
В момент удара о закрытые веки
капли дождя теряют свой
объем, накопленный расстояньем,
плоским холодом ложась.
* * *
Вот сердце — блажная прибыль
забытому кем-то словарю,
мглою страничной если пробыл
до утра глядящий в свою зарю.
В мутнеющий образ глуби
втекает песня рекой;
и тебя, человек, полюбят
непокой и покой.
От смысла отступит город,
подёрнутся ветви первым льдом,
в небо тебе, слезливый взгорок,
нырять, глубину называя дом.
Что берега одичалей?
Тепла словесный расход;
и тебя, ветерок причальный,
до молчанья проймёт.
