Ольга Бугославская — литературный критик, журналист, литератор. Родилась в Москве. Окончила филологический факультет МГУ им. Ломоносова. Кандидат филологических наук, автор многочисленных публикаций в журналах «Знамя», «Октябрь», «Нева», «Дружба народов», «Лиterraтура», на портале «Textura» и др.
Надзирать и наказывать по-русски
(О книге: Евгений Анисимов. Держава и топор. — М.: Новое литературное обозрение, 2019)
Книга Евгения Анисимова, вошедшая в шорт-лист премии «Просветитель», посвящена истории политического сыска в России XVII-XVIII веков и представляет собой популярный вариант известной работы «Дыба и кнут». «Источником вдохновения» для автора послужило событие из жизни: в студенческие годы представитель органов приглашал его, скажем так, к сотрудничеству, предлагая роль осведомителя. Этот короткий эпизод позволил будущему историку остро пережить то, что называется Великим Государственным Страхом. Монография представляет собой, без преувеличения, эпическое полотно, в центре которого — напряжённое противостояние власти и народа, обусловленное глубоким взаимным страхом и недоверием.
Книга подробно описывает, как во времена Петра I — Екатерины II производилось следствие по политическим делам. Евгений Анисимов всесторонне рассматривает каждый его этап, начиная с подозрения или доноса (а львиная доля дел начиналась именно с доносов) и заканчивая исполнением наказания. И какие же здесь встречаются герои, какие сюжетные повороты и судьбы, какие коллизии и конфликты!
Наиболее впечатляющий фрагмент посвящён такому широкому и значимому явлению, как доносительство. О его масштабе говорит один тот факт, что из 772 дел, открытых на рубеже 17-18 веков, 767 были инициированы на основании доносов или, как выражались в старину, изветов. Власть не просто поощряла изветчиков, она обязывала подданных ими быть. За попытку уклониться от этой роли полагалась суровая кара, в случае чего «неизветчик признавался фактически соучастником государственного преступления». Для определённого сорта людей доносительство становилось чем-то вроде профессии или даже призвания, которое требовало серьёзной подготовки и вдохновенной самоотдачи. К профессиональным навыкам относились острая наблюдательность, тренированная память и главное — умение втираться в доверие и в подходящий момент устраивать провокации. Стукачество было распространено повсеместно, друг на друга доносили родственники, друзья и соседи. Были среди изветчиков и корыстолюбцы, надеявшиеся на щедрую награду, и мстители, сводившие счёты с недругами с помощью карательной государственной машины, и одержимые фанатики, искренне верившие в свою миссию «спасителей отечества». Как говорил герой популярного фильма, «галантерейщик и кардинал — это сила». Такие лица просятся в роман или на страницы многоактной драмы: «Особо знаменит тобольский казак Григорий Левшутин, который, по словам К.А. Щебальского, “всю жизнь свою посвятил, всю душу положил на это дело (доносительство). С чутьём дикого зверя он отыскивал свою жертву, с искусством мелодраматического героя опутывал её…” Левшутин сам, по доброй воле ходил по тюрьмам и острогам, заводил беседы с арестантами, выспрашивал у них подробности, а потом доносил. В 1721 году он выкупил себе место конвоира партии арестантов, сопровождал её до Москвы. В итоге этой “экспедиции” он сумел подвести под суд всю губернскую канцелярию в Нижнем Новгороде».
Однако положение доносчика, хоть и одобряемого властями, не было полностью комфортным. Его отягчали несколько обстоятельств. Во-первых, изветчик подвергался пыткам наравне с подозреваемым. Целью было выявление ложных доносов и оговоров. В свете поощрения доносчиков со стороны государства это выглядит довольно неожиданно. Во-вторых, «работа» информатора была связана с известным риском: донос на высокопоставленного человека мог обернуться для него крупными неприятностями. А в-третьих, несмотря ни на что, в обществе сохранялось отрицательное отношение к стукачам, которых массовое сознание того времени отказывалось воспринимать как радетелей о благе отечества, а упорно соотносило с библейским Иудой и другими известными предателями.
В ещё менее удобной ситуации мог оказаться свидетель. Следствию он был необходим для подтверждения слов изветчика. Но при этом на свидетеля сразу же ложилась тень подозрения: если он что-то видел и слышал, то почему сам не проинформировал соответствующие органы? А если вдруг изветчик под пыткой отказывался от выдвинутых им обвинений, то свидетель автоматически превращался в лжесвидетеля, что тоже влекло за собой массу тяжёлых последствий. В общем, не позавидуешь. Не стоит удивляться, что многие потенциальные свидетели просто-таки бегом бежали с места происшествия, чтобы, упаси Бог, не оказаться втянутыми в какую-нибудь тяжбу.
Орудия пыток, остроги и крепости, этапирование, символическое значение ссылки, ритуал казни… Иной раз в этом скорбном сюжете проскальзывает что-то даже трагикомическое: Екатерина II высоко оценивала значимость тайной полиции, поскольку хорошо знала, какую цену заплатил Петр III за то, что допустил ослабление своего сыскного ведомства. А иногда порочная практика так называемого доношения приносила положительные результаты: садистку Дарью Салтыкову удалось в конце концов привлечь к ответственности благодаря тому, что тоже можно назвать жалобой-доносом.
Тайный сыск проникал во все области общественной жизни, ломая и искажая нормы отношений, разрушая как взаимное доверие между людьми, так и авторитет целых институтов. Историк констатирует, что «Священный Синод почти с первого дня работы в 1721 году стал фактически филиалом Тайной канцелярии», а «специальный синодальный указ разрешал священникам нарушать тайну исповеди во имя “злодейства пресечения”».
Как следует из книги, главным тормозом в развитии русского государства того времени было непреодолимое противоречие между нарождавшимися тогда общими правовыми нормами и неограниченной властью самодержца. Второе фактически сводило на нет первое. Тайная канцелярия имела огромные полномочия, политический сыск проникал повсюду, но при всём том власть не чувствовала себя уверенной и сильной. Об этом как раз и говорит тот непропорциональный прессинг, который она оказывала на своих подданных: «…сыскные органы действовали в качестве грубой репрессивной силы для подавления всякой оппозиционности власти, искореняли в буквальном смысле калёным железом всякую критику действий власти, подавляли малейшие сомнения подданных в правомерности её действий».
В заключительной части Евгений Анисимов оговаривается, что рассмотренная в книге тема является хоть и важной, но всё же не центральной в русской истории. Это, пожалуй, единственный тезис учёного, с которым можно поспорить. Ведь именно эта тема и обнажает тот воспалённый, вечно больной нерв, который по сей день вызывает в обществе судороги, и который никто не пытается лечить.
Спасибо за то, что читаете Текстуру! Приглашаем вас подписаться на нашу рассылку. Новые публикации, свежие новости, приглашения на мероприятия (в том числе закрытые), а также кое-что, о чем мы не говорим широкой публике, — только в рассылке портала Textura!
