Сергей Оробий
Критик, литературовед. Кандидат филологических наук, доцент Благовещенского государственного педагогического университета. Автор ряда монографий. Печатался в журналах «Знамя», «Октябрь», «Homo Legens», «Новое литературное обозрение» и многих других.
Обзор книжных новинок от 07 августа 2019 года
Эрик Ванс. Внушаемый мозг: Как мы себя обманываем и исцеляем. — М.: Манн, Иванов и Фербер, 2019
Кто-нибудь про него обязательно скажет: Эрик Ванс — человек, который оправдал гомеопатию. Но погодите скептически хмыкать: всё куда сложнее. Мы, люди, — тревожные существа, непрерывно придумывающие шаблоны и схемы, которые бы объяснили пугающий мир вокруг. Этим и пользуются многочисленные знахари и колдуны. Это плохая новость, но есть и хорошая: самовнушение — куда более неоднозначное свойство мозга, которое вы можете обратить во благо. Этот феномен известен как эффект плацебо: люди выздоравливают, будучи убеждены в силе таблеток из мела. Сегодня учёные знают, что возможности плацебо гораздо шире, чем казалось ранее, это реальный, измеримый нейрохимический процесс. Ванс потратил на изучение плацебо и других свойств внушения немало времени, причём, как и положено честному автору, пишущему в жанре эдьютейнмент, всё пробовал на себе: через него пропускали электрический ток, тыкали в него иголками, насылали на него порчу (но всё кончилось хорошо).
С внушаемостью всё непросто. Почему, спрашивается, болезнь Паркинсона поддается лечению плацебо, а Альцгеймер нет? Почему некоторые в самом деле заболевают в результате порчи? Наряду с плацебо существует его противоположность — ноцебо: если плацебо успокаивает боль, то ноцебо её провоцирует. Это могут подтвердить студенты-медики, которые на втором году обучения склонны находить у себя признаки болезней из учебников. А возможно ли, чтобы студент почувствовал себя прекрасно, изучая анатомию здоровых органов? Конечно, нет: страх сильнее, чем чувство облегчения (скажите за это спасибо эволюции).
Тем не менее, ждите от жизни хорошего — это работает лучше, чем вы думаете.
Антон Первушин. Космическая мифология: от марсианских атлантов до лунного заговора. — М.: Альпина Паблишер, 2019
Наши предки вступали в контакт с инопланетянами. На Луне сохранились следы древней цивилизации. Нет, не на Луне, а на Марсе. Тунгусский метеорит был кораблём инопланетян. Юрий Гагарин не был первым космонавтом, тайно верил в Бога, и, кстати, не погиб, а был ликвидирован. Все слышали эти истории, а кое-кто верит в них до сих пор. Первушин насчитал аж 30 таких мифов и подробно разоблачил каждый. Оказывается, разнообразные «догадки» о том, «как всё было на самом деле», возникают не на пустом месте, более того — некоторые из них (например, гипотеза палеовизита) являются вполне научными, то есть существует возможность их опровержения, правда, авторы мифов не собираются озадачивать себя проверками. Вообще, пути квазинаучной мифологии неисповедимы: так, в Советском Союзе писать о феномене НЛО было запрещено, а вот криптозоология (все эти заметки о встречах со «снежным человеком» и «морским змеем»), наоборот, оказалась чрезвычайно востребована. Почему? Просто инопланетяне не были коммунистами: «Уфология, утверждающая идею о современном присутствии инопланетян на Земле, невольно вступала в противоречие с главной идеологической доктриной о “самом прогрессивном обществе”, построенном в СССР: если инопланетяне выше человечества в своём развитии, они должны быть коммунистами, но почему в таком случае пришельцы не вступили в контакт с местными коммунистами, как, скажем, произошло в фантастическом романе Георгия Мартынова “Каллисто”? Гипотеза палеовизита, вероятно, казалась относительно “безопасной”: если инопланетяне и прилетали, то было это очень давно, когда местные коммунисты ещё не родились и не успели ознакомиться с трудами Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина».
Ян Мортимер. Века перемен. События, люди, явления: какому столетию досталось больше всего? — М.: Эксмо, 2019
В каком веке прошлого тысячелетия произошли самые значительные перемены? В каком столетии жить было полегче, а в каком — совсем невмоготу? Какое событие спровоцировало наиболее долгоиграющие последствия? Ян Мортимер решил проверить эти вопросы на прочность, и недаром именно он. Видный историк и большой знаток Средневековья, Мортимер любит упражняться в необычном жанре — составлять путеводители для путешественников во времени. Уже вышли гиды по елизаветинской и средневековой Англии, а в прошлом году на русском появилась повесть «Заложники времени» — про двух англичан, которым судьба дарит чудесный шанс проживать по одному дню в каждом столетии. Но «Века перемен» — opus magnum Мортимера: дух захватывает и от масштабности обзора, и от глобальности поставленных вопросов. Что на самом деле надо понимать под «переменами»? Как почувствовать ход времени? Если вы хорошенько задумайтесь, то поймёте, как много тут неочевидного, Именно поэтому, например, Леонардо да Винчи в книге Мортимера уделено всего с десяток строк — гораздо меньше, чем папе Григорию VII или королю Эдуарду III, которых автор называет ключевыми героями соответствующих столетий. Поэтому в разговоре о XII столетии куда важнее упомянуть не рыцарей в сверкающих доспехах, а повышение средней температуры на 0,5 градуса — и открывшиеся вследствие этого возможности земледелия. Фразу «погружение в историю» Мортимер понимает буквально: ему здорово удаётся соединять взгляд с высоты птичьего полёта и внимание к деталям: «Где бы вы ни читали эту книгу, вы можете в буквальном смысле протянуть руку и прикоснуться к изобретению XIX в. Если вы едете в метро — этот вид транспорта появился именно в XIX в. То же самое можно сказать и об автобусах: первые омнибусы появились к 1830 году» — благодаря таким зарисовкам и впрямь чувствуешь себя немного гостем в каждом столетии.
Александр Генис. Княгиня Гришка: Особенности национального застолья. — М.: АСТ, 2019
В литературе есть темы не то чтобы запретные, но требующие от писателей куда бо́льших эмоциональных и интеллектуальных вложений, а говоря попросту — мастерства. Как говорить о таких вещах, как счастье, секс или смерть, не впадая в банальности? Не потому ли они банальны, что их нужно проживать, а не описывать? Писать на эти темы нельзя, не писать — тоже.
Еда — один из таких писательских эверестов. Описаний хороших обедов в мировой литературе немного, в современной и вовсе по пальцам пересчитать. Нужно быть Гоголем, чтобы влиять не на воображение, а сразу на физиологию читателя — напрямую. Но если когда-нибудь будут издавать хрестоматию русской кулинарной прозы, то рядом с Гоголем там по праву будет Генис. Культуролог-практик, он уверен, что русское застолье должно войти в состав нематериального наследия ЮНЕСКО, но любит и весь остальной съедобный мир — а в доказательство готов спеть «Оду пирожку», признать «Реванш чая», пуститься в «Погоню за обедом» и раскрыть суть «Застольных бесед». Разнообразие национальных кухонь в его пересказе поражает нюансами вкусов: почти три десятка живейших эссе от «Барокко борща» (Украина) до «Меню в крупную клетку» (Шотландия) — не новых, кстати, перепечатанных, но не ставших осетриной второй свежести. Секрет такого высокого кулинарно-литературного качества прост: дело в том, что Генис — жизнелюб не только на словах (но какое счастье, что ими он делится с читателем).
Этим летом «Редакция Елены Шубиной» переиздаёт Гениса в новом оформлении, после кулинарной прозы выйдет книга мемуаров «Обратный адрес». В этом жанре конкурентов у Гениса куда больше, но, поверьте, он и тут всех обошёл. Я перечитываю ее ежемесячно на протяжении трех лет и всё равно жду момента, когда выйдет второе издание.
