Юлия Подлубнова родилась в 1980 г. в Свердловске. Окончила Уральский государственный университет. Публиковалась в журнале «Урал», в антологии «Согласование времен. Поэзия третьего тысячелетия», в сетевых изданиях.
ПЛЫВЕМ ДАЛЬШЕ
ЧАСТЬ I. АМЕРИКА
1 июля.
Вчерашний перелет: Екатеринбург–Москва–Нью-Йорк. Похоже на борьбу Эроса и Танатоса: и чертовски влечет, и – чуть тряхнет – страшно. Давно не летала, с январского Египта, потому такие аллюзии. Кстати, обещали дикую турбулентность при перелете через Атлантику, однако на деле слегка турбульнуло лишь в районе Гренландии. Господи, думала ли когда-нибудь, что и туда меня занесет?!
*
Вылетала из Екб в ясное небо, садилась в НЙ в переменную облачность. Только в Москве предгрозово. Ну-ну.
*
Оказывается, что Америку совсем не знаю. Думала, что-то типа Европы, ее мультикультурных мегаполисов – Берлина, Парижа, Амстера, и потому сильно ошиблась. Америка, разумеется, не Европа, уклад и нравы здесь заметно иные, менее цивилизованные, что ли. И просмотр американского кино не помог, жизнь, она – совсем другое. Американский английский не понимаю вообще.
*
Нижний Манхэттен. Прогулка вопреки ударному джетлегу и желанию прикорнуть хоть где-нибудь на лавочке. Бруклинский мост, небоскребы, Уолл Стрит, Стейтен Айленд Ферри (бесплатное паромное удовольствие), Статуя Свободы. Статуя оказалась подозрительно маленькой и тусклой, Уолл Стрит – чопорной и узкой, Бруклинский мост крайне неудобным для прогулок – либо телепаешь в гуще народной, невольно думая об опрощении, либо рискуешь попасть под колеса рьяного велосипедиста. Знаменитого тельца пришлось смотреть по частям, ракурсно, когда от его тела отваливался какой-нибудь очередной кусок человечины и становилось очевидным: это нога, это рог, это, простите, хвост.
2 июля.
Впечатления от НЙ, скорее, противоречивые. НЙ – запредельное количество небоскребов, желтые жукастые такси, роскошнейший парк с велодорожками и шоссе для авто, музейная миля, множество красивых женщин на улицах, трехметровый радужный флаг на Уолл Стрит. Пешеходы переходят улицы точно как в какой-нибудь Казани: не по светофорам, а главное, чтоб сбоку не ехало. Респектабельность одних районов и нищета других: грязь, вонь, антисанитария. Ни в одном городе не чувствовала такого тошнотворного запаха рыбы, как в китайском квартале.
*
Дешевле, чем за 100 дол. отеля в НЙ не найти. И вот тут-то понимаешь, что за последний год обеднел народ советский, хоть и одухотворился по полной, и не дай бог остаться в НЙ – существование эмигранта ужасно, Лимонов правду написал, правду. Свобода – оно страшно и грязно, и мы уже от нее отвыкли.
*
А ведь прошла пешком большую часть Манхэттена, с 32-й улицы по 89-ю. И еще музей Гуггенхайма после этого смогла посмотреть.
*
Автобусная станция Порт Ауторити в Нью-Йорке. Находится рядом с небоскребом газеты The New York Times. Станция четырехэтажная, должная внушать, но напрочь отсутствуют залы ожидания, сидеть даже просто негде, и кафешек не наблюдается, хотя, возможно, плохо искала. Грязно, неуютно. Туалеты бесплатные – они, похоже, во всех Штатах бесплатные. Билет до Уилмингтона удалось купить только с пересадкой в Филадельфии. Город с красивым названием, от которого ожидаешь что-то вроде засилья плантаций и куртуазнейших цветов. Однако в Филадельфии такая же грязная и убогая автобусная станция, только в разы меньше, похожа на Северный автовокзал в Екатеринбурге. Улица около станции замусорена, заплевана. И полный когнитивный диссонанс: это Америка или все-таки Африка?
Не могу, не могу понять систему жизни в Штатах, мы привыкли видеть в фильмах совсем другое: успешных сотрудников госдепа, ушлых детективов, зажиточных манагеров, зажигательных авантюристов, даже фильмы про тюряги (Катя Симонова, встрепенись!) – не про убогость, а смешно или страшно. Так на чем держится вся эта разнообразная махина жизни в Америке?
И да, наши пропагандисты сильно ошибаются, пугая американскими геями, – они в НЙ красивые, как проплаченные модели (и платить, и плакать от красоты), надо показывать крупным планом американскую нищету, которой много.
*
Дорога в Делавэр: бесконечные хайвеи, высокие изогнутые мосты, что-то огромное судоремонтное в Филадельфии, серый военный крейсер, сексуально завораживающий изгибами и деталями, траки, пикапы, японский, немецкий, итальянский автопром, расползающаяся во все стороны химическая промышленность.
*
Автобус опоздал на 40 минут.
3 июля.
Делавэр, Мидллтаун. Сестра Елена и ее муж Олег. Переехали в Америку в конце 1990-х из Донецка. Ругают Украину, ругают Россию. Но без озверения, не как это делается у нас. Спокойные, умные люди. Америку, кстати, тоже ругают, но в духе Оливера Стоуна: за Ирак и за конкретные вещи, типа случаев обмана населения капиталом или чиновниками, на наш неизбалованный взгляд, весьма незначительных, а если и значительных, то в России абсолютно безнадежных и зачем же душу травить. Русская душа и так болит постоянно.
*
Сегодня были в Вашингтоне. Вот она где, американская респектабельность: чистейшие улицы, невысокая постройка, красивые псевдоклассические и модерновые здания, четко спланированное пространство, инновации. Америка, конечно, совсем не Европа, но Вашингтон более всего напоминает именно ее.
День перед праздником. Полно ошалевающего от жары народа, лицедеев, уличного бизнеса. Публичные парковки в центре перекрыты. Пришлось воспользоваться платной – 20 дол. за день. Капитолий и часть пространства перед ним вплоть до колонны Вашингтона – в лесах, заграждениях, ямах, как будто здесь уже побывали русские ракеты. Много перетянутой портупеями полиции, машина ФБР. В стране объявлен высокий уровень опасности в связи с угрозами ИГИЛ. Объявляют каждый год. Экстраординарность, ставшая обыденностью. Олег недоволен тем, что силовики занимают в городе много места и некомфортно структурируют пешеходные зоны, вспоминает времена, когда машину можно было парковать прямо перед Белым домом. Все немного взвинчены, но после долгого хождения наступает умиротворяющая усталость.
*
Национальная галерея, с да Винчи, Рембрандтом, Роденом и кувшинками Моне. Музей естественной истории при Смитсоновском институте, известный в том числе хранением и экспонированием алмаза Хоупа, по легендам, нам уральцам типологически знакомым, приносящего всякому его владельцу большие неприятности вплоть до скоропостижного преставления. Музей авиации и космонавтики. Спутники в форме положенных на бок кэпкейков; ракеты толщиной с канализационные трубы, некоторые из них в состоянии подозрительной покоцанности – то ли вернулись из оголтелых путешествий в прошитом метеоритами пространстве, то ли списаны в музей как заводской брак; марсоход, маленький, крабообразный; почти домашние шатлы, того и гляди вильнут хвостами и высунут от жары язык. Много разнообразнейших и причудливых авиаконструкций, в том числе сугубое ретро. Морда одного самолета – а выставлена только его морда – в высоту с трехэтажный дом.
И, да, в футуристической сторонке дроны. Один похож на майского жука, другой выглядел бы совсем непуритански, кабы не крылья.
*
Около правительственных зданий настойчиво курсирует авто, обвешенное флагами и разноцветной фанерой. На рисунках – целующиеся геи и надписи про Бога, Содом, зло среди нас и т.д. Праздничная повозка гомофоба.
*
Монгольский ресторан со специфической кухней, сильно адаптированной под европейско-атлантические предпочтения. Еду готовят тут же, на большой жаровне, ровно из того, что ты набираешь себе в тарелку: мясо, зелень, грибы, помидоры, капуста. Приносят много воды со льдом, апельсиновое мороженое, печеньки с предсказаниями – отнюдь не из Госдепа, потому сразу забываются. Платить по счетам мне не дают, и это обескураживает. Мой северноевропейский менталитет сталкивается со славянским патернализмом. Олег принципиально платит за все. Говорю себе: окей, пусть все идет, как идет, жизнь абсолютно непредсказуема. Однако чувство неловкости не проходит и на время портит настроение.
4 июля.
Перед парадом по случаю национального праздника неспешно прогулялись по Мидлтауну. Синее небо, слегка обложенное обильной перистостью, плотный жаркий воздух, буйная растительность, множество цветов.
Центральная улица – аутентичная Америка с одноэтажными зданиями, в которых самое бы место салунам, ковбоям и проституткам, но находится чрезвычайно приличный мелкий бизнес, даже полуантикварный магазинчик, торгующий трофеями Второй мировой. Площадь, если, конечно, эту пядь земли можно называть площадью, украшенная колонной с фигурой позолоченного орла – гордостью города, которую недавно так удачно реставрировали, что в процессе реставрации произошел распад реликвии, посему на площади сейчас стоит лишь реплика орла. Напротив – дом с деревянной совой на крыше. Сову, похоже, не прошибить ничем, сова монументальна и мудра. И еще одна улица, в викторианском стиле: деревянный сайдинг, колонны, мансарды, подстриженные кусты, ровные газоны, озера и водопады цветов. Где-то тут же протестантские домики-храмы, один из них даже 18 века, когда города как бы и не существовало. Такие истоки американской цивилизации, которые как бы объясняют и фундаментальные ценности свободы, и ценность Конституции как некоего аналога 95 апрельских тезисов Лютера или что там еще в протестантизме есть.
Олег и Елена живут в современном доме, в 15 минутах ходьбы от центра. Около дома сад с цветущей магнолией и кипарисами, наводящий мысли о Крыме или даже юге Франции. Около крыльца во внутренний двор, не афишируя, растят огурцы, помидоры, совсем русский, простите, теперь украинский, укроп. Много цветов – от роз до декоративных коричневых подсолнухов. По улице за домами пруд с лягушками. Лягушки кричат густым басом, такое ощущение, что в болоте сидит лось и у него спермотоксикоз.
Главная достопримечательность Мидлтауна – школа, где снимали «Общество мертвых поэтов», но она закрыта для посещения.
*
Парад совсем небольшой, но искренний и радостный: по городу идут волонтеры и обращают внимание на свои сообщества и незамысловатый бизнес, типа фитнеса, парикмахерских услуг, клуба любителей джаза. На пару минут останавливаются в центре площади, перед репликой орла, что-то говорят, что-то изображают. Взбудораженные горожане в ответ машут руками.
Два военных грузовика, они везде одинаковые, приземистые, зеленые, несколько пожарных машин самых немыслимых конструкций и блеска просто опасного для человеческого глаза. Группа байкеров на низких мотоциклах, заставляющих вспомнить трехколесные велосипеды, в каких-то странных фесках и футболках с языками пламени. То ли байкеры решили поиграть в детский утренник, то ли мы настолько привыкли, что в России байкеры выглядят как модернизированные казаки, что нет адекватного восприятия этого американского зрелища. Клуб амазонок на конях с полосато-звездной символикой – очень красиво, самое красивое, что есть на параде. Ленивый и одышливый пони в шляпе со звездами, плетется позади и не понимает, куда вообще попал. Танцующие дети разных цветов.
*
Съездили в национальный заповедник Бомбей Хук, посмотреть белых и синих цапель, черепах и оленей. Почти не выходили из машины из-за обилия кровососущих. Всякий раз по-детски радовались замеченным обитателям болота.
А закончили вечер в Уилмингтоне в толпе подвыпивших негров, но с весьма приличным салютом. Больше в этом городе смотреть оказалось нечего – река, унылые многоэтажки, полуиндустриальный городской пейзаж. Какой-нибудь Нижний Тагил, но без исторического центра и с неграми.
*
На ночь, уставшая и спокойная, хотела почитать воймеговскую книжку Наташи Санниковой, однако зачем-то заглянула в ФБ. Земфира подняла на концерте в Тбилиси украинский флаг, православно-советский народ жаждет ее крови.
5 июля.
Неторопливая экскурсия по гипермаркетам и фермерским хозяйствам. Поля в округе засажены кукурузой и бобовыми культурами. Плотная ровная посадка, как под линейку. На полях движущиеся решетки поливальных установок. Говорят, двигаются они под напором распыляемой воды, и двигаются-то резво. Фермеры здесь, при условии рачительности и ретивости, успевают снимать по два урожая в год. Дарами природы торгуют на своих импровизированных точках у дорог. Население охотно поддерживает местных производителей, но бросовых цен не бывает.
Раньше край славился выращиванием персиков, но однажды нежные существа персики заболели и вымерли. От персикового изобилия остался в наследство только августовский персиковый фестиваль, который, по рассказам, празднуется в городе активнее, чем День независимости и Хеллоуин. Кстати, о Хеллоуине напоминает одиноко стоящий в полях Дом Страха или Дом Призрака. Украшен он большим белым черепом, служащим в качестве входной конструкции, а по вечерам в окнах дома, то бишь в глазницах, загораются красные огни. Про погибшие персики и эпидемии напоминает так же японский жук, который по праву сменил здесь колорада, но оказался в разы прожорливее, бо жрет все, что растет и цветет. Если на секунду поверить народно-гэбистской версии, что колорада России подбросили завистливые американцы, то этого жука должны были подбросить Америке коварные японцы, не иначе – в саморазрывающихся капсулах, пилотируемых самураями. Жук сильно портит очарование деревьев, пышных кустарников, цветов. Но, боже, как пахнут белые магнолии…
*
Знакомство с местными голубыми крабами. Крабы прекрасны, пока живы. И опасны, могут своей клешней даже отсечь фалангу пальца. У голубых крабов злые голубые глаза. Выражение их заставило вспомнить Глафиру Викторовну, перса Кати Симоновой и Лены Баянгуловой.
Съела шесть кошек Кати Симоновой.
6 июля.
Были в Балтиморе, штат Мериленд. Морской город, центральная часть располагается вдоль залива Часапик, достопримечательности – невысокая краснокирпичная застройка конца ХIХ – начала ХХ в., многоуровневый океанариум, три разношерстных корабля и подлодка, действующие как музеи. Побывали на одном таком корабле – ничего особенного, только опыт пребывания в тесном замкнутом пространстве, запахи прогорклого машинного масла и ржавчины.
В центре не очень много, но непременные американские небоскребы, модно одетая молодежь, продавцы питьевой воды: одна бутылка – один доллар. По заливу ходит водное такси. Прибрежные рестораны: корейский, ирландский, что-то еще. Мусор в заливе, где ковыряют носами любопытные утки. Пучки травы, посаженной, видимо, продвинутыми дизайнерами для имитации заводи. На деревянных мостках дикие гуси с повадками медиазвезд. Тишина и спокойствие, умиротворение.
*
От весенних волнений, когда полицейский застрелил чернокожего подростка, начались бунты в черных кварталах и в город вводили нацгвардию, остались полоротые витрины магазинов и покореженный булыжник на окраинах. В России мало кто знает, что белые в городе тогда стояли с полицией, поддерживали оцепление. И часть черных – тоже.
*
Около школы написано «Зона, свободная от наркотиков».
Дальше по дороге украинский православный храм.
*
Черт возьми, хочется читать, хочется писать, хочется думать, но некогда, некогда, Олег очень активен в своем стремлении показать все, рассказать все, удивить всем. От этого небольшое смятение, какое бывает у людей, привыкших много времени проводить наедине с собой.
7 июля.
Все дороги ведут к океану. По-моему, обгорела и точно устала.
8 июля.
Уже под вечер вчера сходили на Делавэрский канал посмотреть грифов. Птичек не наблюдалось, только нелицеприятные остатки их бурных пиршеств. Зато увидели чрезвычайно большое грузовое судно, идущее по каналу из Балтимора в Атлантику. Такой пятиэтажный дом на реке шириной метров двадцать, заутюживающий все, что попадается на пути. И волны, волны. Судно прошло, начала плескаться рыба, ее здесь никто не ловит, зная о плохом качестве воды в канале, потому она большая, жирная, ощущает приволье. Тишина, стрекот цикад, а из леса, заросшего лианами, пение птиц.
*
Мидлтаун – город лужаек, стереоскопирующих светляками. Ночные деревья шелестят от ужаса. Жуки шевелят листву.
9 июля.
Это только издалека кажется, что Америка – оплот либерализма. Америка – оплот демократии. А потому она очень разнообразна, и крайности здесь тоже встречаются. Консервативный слой очевиден и силен.
А вот с духовностью в Америке, действительно, не ахти, если понимать духовность не как пресловутые скрепы, а как результат преодоленного страдания – Достоевский давно все про это сказал. В Америке долго не страдают – или идут зарабатывать и включаются в систему потребления с ее антистрессовыми механизмами, или пропадают, как-то резко и окончательно, без показушного надрыва.
*
Странные дела происходят в соцсетях. Наплыв жаждущих дружиться и совершенно не знакомых мне людей. ВКонтакте пришлось решительно забанить молодого человека брутальной наружности из Екб, который а) сидит, б) отчаянно любим девушкой Олей под сто кг. Катя Симонова ехидно заметила: «Подлубнова, ты ведь не будешь разрушать традиционную российскую семью!»
*
Заболело горло. Из-за этого накрылась поездка в Филадельфию. Комментарий Кати Симоновой: «Да если бы у меня было три больных горла и температура, я бы поскакала в Филадельфию, не думая!»
*
Между тем, выдала Боре Кутенкову очередной обзор изданий для «Лиterraтуры».
10 июля.
Ночью написался стишок.
Выключая TV, включая окно авто:
на полях кукуруза, на лужайках – известно кто,
пупырчатые мячи похожи на ощипанных птиц.
Модернизировать рай до состояния п-ц.
«Стрекоза – это челюсти, подвешенные на целлофан», –
говорит мой спутник, пряча ключи в карман.
Синтетический день, Фаренгейт предсказал до ста.
Ветер, как пальцы слепого, трогает за места.
*
Днем была Филадельфия. На сей раз парадная, с музеями, аллеей Мира, Индепендент Холлом и Либерти Беллом, фонтаном и композицией Индианы (монументальные красные буквы Love). Ходили, смотрели картины, фотографировали улицы, здания, путались с маршрутом выезда из города, устали, устали.
11 июля.
Послушала лекцию Быкова о Ходасевиче. Идея про списанного с Ходасевича Клима Самгина убедительна. Промелькнувшая мысль о том, что Пушкин ассоциировал себя с Ленским – хоть это и не относится к Ходасевичу – по-моему, сильное быковское искажение. Не надо идеализировать Пушкина. Да и Ленский вовсе не образец для подражания, зачем его соотносить с Пушкиным?
*
Страсти в сети из-за быковской лекции о Бродском. Скажу лишь, что именно Быков с барского плеча дарит Бродского имперцам. Их построения даже с привлечением ЖЗЛ больше схоластичны, из разряда хохм, а вот Быков вельми доказателен и харизматичен, хоть и нагло субъективен. Бродский – поэт недобрый, не самых лучших человеческих качеств? А почему Быков так легко прощает что-то подобное Лермонтову?
*
Ездили на Рохобот Бэй. Рай голубых крабов, которых в воде невозможно исхитриться поймать – очень быстрые и норовят цапануть. Зато спасли от засыхания парочку так называемых доисторических крабов – больших размеров, в броненосном колючем панцире, с острым хвостом. В самом бэе глубина доходит максимум до груди. Температура воды приближается к той, какую используют для гигиенических процедур в домашних условиях. Сегодняшнее купание напомнило любимую детскую забаву «пульканье»: садишься в ванну и забираешь туда все, что может плавать – от пластиковых уточек до бутылок из-под шампуня и маминых духов, – и пулькаешься, пулькаешься часами, пока не устанешь.
Смотрела на голубое небо с большими горообразными облаками , на почти белый песок, на мутные волны. Ничего не хотела.
12 июля.
«Недопесок» Юрия Коваля. Самое славное, что встретила в Америке. Правда, в своем же смартфоне, который давно приспособила под чтение художественной литературы.
13 июля.
Анаит Григорян, к которой я в порыве всепоглощающего любопытства обратилась с вопросом по теме, установила, что т.н. доисторические крабы в научной терминологии – мечехвосты, хотя в англоязычной Вики – это уже нашел Ваня Попов – зверушек называют horseshore crab. Я все пыталась объяснить Анаит, какие они добрые и ласковые, несмотря на внешне грозный вид, как мы спасли парочку, а один, наполовину заросший ракушечником, некрасивый, но смешной, потом к нам приплывал и приплывал. Она же все подчеркивала, что мозга у них нет совсем, одни рефлексы.
Наверное, я просто скучаю по своим кошкам.
*
Пришла дикая мысль, но что-то в этом есть. Если, скажем, поверить источникам, утверждающим, что в эпоху раннего христианства было много отшельников, которые жили в пустынях и пещерах, то почему бы не предположить, что определенный процент среди них был женского пола, как бы отказавшийся от пола? Ну, правда, кто будет проверять, какого пола волосатое и грязное существо, от которого остались только кожа да кости? Стало быть, через это можно легитимировать практику существенного женского присутствия в церкви и реформировать-таки церковь.
*
День прошел в постели из-за легкого отита и бурного кашля. Решила перечитать Владимова «Генерал и его армия». В начале раздражали затянутые конструкции, все эти видимые попытки написать роман под Толстого. Однако владимовские генералы получились психологически убедительны и симпатичны своим ощущением правды, правоты. Кульминация в романе, когда впервые появляется фамилия Власова, одного из описанных ранее генералов, – не скажу, что люблю Власова, но восторг, восторг.
Через пару часов переключилась на «Иди и смотри» Климова, фильм, который не видела года с 1989-го, хотя на удивление многое помню. Фильм гениален. Корову жалко.
14 июля.
Знакомая прислала русскоязычную новость, что в Детройте официально открывают памятник Сатане. Наверное, я должна была сделать вывод, что Америка – страна зла, ужаснуться окружающему и бежать отсюда во все лопатки, бормоча страшные библейские проклятия. В англоязычных новостях про памятник написали так: в Детройте открывается оккультистская выставка, на которой экспонируется памятник Сатане. Представители религиозных сообществ выражают бурный протест.
Кстати, одним из мощных новостных поводов в стране является сентябрьский приезд Папы Римского.
*
На самом деле, на первых полосах в Америке президентские выборы 2016 года. Претенденты, в основном, скучные. Политика в дистиллированном виде вообще скучна, где бы то ни было.
*
Преодолела болезненную слабость, поехали с Еленой к амишам в Пенсильванию. Дорога 896 – самое живописное, что видела в последние дни. Холмы, поля, фермы, ограды, дома в викторианском стиле, деревья, газоны, цветы, повозки, запряженные лошадьми. Физически ощущаешь красоту окружающего пространства. И этот солнечный день, и зелень, и смешение красок, и заботу человека о жилище и поле, и спокойное, но деятельное течение жизни в этих (к)раях.
Занятные существа амиши, сохранившие Эльзас ХVII века с его религиозным и бытовым своеобразием в центре современной цивилизации. При том, что численность их в силу осознанного отказа от контрацепции растет. Не успела посмотреть все, снова подступила болезнь, слабость, приступы кашля. Накатили мысли об отторжении пространством чужеродного тела, выросшего в индустриальных полубарачных пейзажах с массой снегов и грязи, грубого земельного народа.
*
Сильное интеллектуальное впечатление сегодняшнего дня – интервью Ольги Седаковой для «Гефтера». Не новое, но прочитала только сейчас. Глубокий анализ того, как были стерты из общественного сознания в России интеллектуальные поиски 1970 – начала 1980-х. Буквально вчера, после просмотра фильма Климова, думала примерно в том же направлении, прослеживая судьбу актера, сыгравшего главную роль в фильме. По-честному, он не должен был больше играть, тем более в том гламуре и патриотическом ню, в котором охотно отмечался в 1990-е и 2000-е. Седакова в интервью проговорила и ключевую для нынешней эпохи, но абсолютно неотрефлектированную идею о тоталитаризме, базирующемся на принципе эффективности, откуда растет весь современный прагматизм, очевидно несовместимый с запросом на интеллектуальное развитие и не всегда совместимый с представлением об общечеловеческих ценностях, как их формулируют в рамках христианской гуманистической культуры, которой является европейская культура. Противовес видится в персональном самостоянии, как например, в случае Бродского, которого Седакова никогда не оценивала с точки зрения отдельных частных поступков. Выход подобного сознания в общественную плоскость означает именно выход в плоскость, потерю третьего измерения, которое и делает человека носителем гуманистических ценностей.
Интервью – безусловная веха, знаменующая начало нового этапа внутренней эмиграции в России.
15 июля.
Снова НЙ и снова опоздавший автобус. Видимо, в Америке необязательность расписания для общественного транспорта – в порядке вещей. Народ на остановке в Ньюарке, откуда отправлялись, в основном студенты, расслаблен и настроен пофигистично. Елена нервничает, Олег внешне сохраняет спокойствие. Расставание вызывает сильные эмоции, нервно кашляю всю дорогу, пишу Елене в соцсетях благодарности и что-то пронзительное. От утомления засыпаю.
*
После теперь уже кажущегося пасторальным Делавэра НЙ прочувствован как родные городские джунгли, с яркими магазинами, ресторанами, хипстерами, толпами непредсказуемого, говорящего на всех языках народа. Все это вызывает невероятный душевный подъем, хотя расставание ощущается по-прежнему остро.
*
Иду в гости к Лене Сунцовой. Верхний Манхэттен, дом похож на стандартную панельку, стоящую на берегу канала где-нибудь в Питере, только внутри – большая зала с ковровыми покрытиями, гранитной облицовкой, столами и креслами, картинами. Охраняет их великолепие дормен в классически синей форме с кантами, пропускающий посторонних только после звонка жильцам.
Издания Серебряного века и первых волн русской эмиграции. Многие книги с автографами, авторскими правками, заметками, вклейками, разнообразными сюрпризами – всем тем, что является ценнейшим материалам для исследователя истории литературы. Несколько экземпляров «Камня», Михаил Кузмин, Георгий Иванов с дарственными надписями, полная подшивка журнала «Возрождения», ради которой Лена с мужем летали в Сан-Франциско, и т.д. – несколько шкафов забиты под завязку, но нет даже каталога коллекции. Лена все понимает, называет себя собакой на сене. Я бы сказала, собакой на Сене, учитывая количество парижских изданий. Охотно дарит вторые экземпляры и абсолютно не представляет, что с этим богатством делать.
*
Пили греческое вино, я – в силу болезненного состояния глинтвейн, потом смотрели кошек в витрине магазина, занимающегося передержкой и обустройством судьбы бездомных животных – забрать животное у них стоит целое состояние и нужно пять рекомендаций, в которых написано, что ты не монстр и не донецкий ополченец, то есть мучить животное не будешь. Потом очутились в японском ресторане, знаменитом тем, что в нем оказываются все ленины гости – от Цветкова до Дм. Кузьмина, ели крабовый салат, замысловатые суши не помню с чем, жареные бананы – я все больше проваливалась в ощущение ирреальности происходящего. Пришел муж Лены Паша, перебравший в Штаты в нежном возрасте и учившийся у Бродского. Лена и Паша очень похожи друг на друга – ненавязчиво словоохотливы и радушны. Под конец вечера, уже на улице, Лена, увидев мужчину в нелепом модном костюме, внимательно изучающего меню закрывающегося ресторана, рассказала о манхэттенских призраках – странных персонажах, внезапно появляющихся из неоткуда и уходящих в никуда, как будто снесенных с Манхэттена порывами присущего ему резкого ветра, и я, судорожно кашляя и соображая из последних сил, поняла, что становлюсь таким призраком, почти им стала, для Лены – точно.
*
До 23 улицы и отеля ехала на пресловутом желтом такси, в котором водителя и пассажира разделяет стеклянная перегородка и бормочущий телевизор. Ночной НЙ зрелищен и прекрасен – квадраты святящихся окон небоскребов, броские вывески, медовый свет фонарей, гуляющая свободная молодежь. Куда уезжаю, зачем? Немыслимо, невозможно.
16 июля.
«Лео Хаус», мой отель, – место колоритное, хотя, по манхэттенским меркам, весьма дешевое (109 дол. за сутки, завтрак вкл.). Каждой деталью – от интерьеров до заведенного распорядка – напоминающее о 1920–1930-х. В лифте бегущая строка информирует о начале утренней мессы. В буфете с негритянским персоналом играет джаз. Постояльцы непринужденно болтают за завтраком.
Такой, как мне кажется, аутентичный НЙ сводит с ума. Красиво, очень красиво и призрачно, уходяще, все более отдаляясь. В аэропорту началась внешне не проявляемая истерика, закончившаяся бурными приступами кашля и какое-то время невозможностью дышать.
ЧАСТЬ II. РОССИЯ
17 июля.
Москва. Решила не торопиться, все равно некуда и незачем, поехала из Внуково на автобусе и метро. Какое милое аккуратное метро, какие простые приятные люди! Из Тропарево по красной линии до Кропоткинской, пешком по некогда запавшим в душу улочкам до центра. Яркое небо, солнце, практически безлюдно и тихо, 8 утра. Бесшумные дворники в оранжевых жилетах, поливальные машины с повадками деревенских тугодумов. Одуванчик, пробивающийся сквозь асфальт. То ли цветущая провинция, то ли идиллически припоминаемое начало 1980-х.
Растроганная, пошла даже на Красную площадь, вернее на Большую Никольскую, посмотреть на давно любимый дом со львом и единорогом на фасаде. Центр отреставрирован, украшен цветами, наполнен внешне приятными людьми. В Москве не была с 2011 года, просто не хотела, но такого спокойного европейского города увидеть не ожидала, молодец Собянин, ничего не скажешь.
*
Музей Паустовского состоял поначалу из долгой мучительной поездки в Кузьминки, в ходе которой перестала слышать на одно ухо. Да и еще и Шагинян в экспозиции… Кузьминки вполне оправдывают название, деревня. Музей хорош, рекомендую.
*
Договорились с Геной Каневским съездить а Переделкино. Киевский вокзал похож на Порт Ауторити Стэйшн, место неприятное, грязное, резко меняющее настроение. Зато на родине всегда есть залы ожидания и настоящий русский мир с его национальным и ментальным своеобразием. Толстяк-армянин, долго тупивший рядом по типу носом в землю, внезапно по-чаячьи встрепенулся, сорвался, подобрал лежащую у моих ног (не мою, хотя меня никто не спрашивал) красную карточку метро. Пару сек. напряженно соображал, что делать дальше, встревоженно озирался и решил бежать: 50 руб., видимо, знатная добыча, он теперь добытчик, ловкач, великий пройда. Посмеялась, посмотрела на ментов, проходивших рядом. Едва дышащие, потные, колышущие атрофированными руками на переполненных боках, – таких я видела лишь краем глаза в русских сериалах, ибо русские сериалы не смотрю. Место армянина заняли два гакающих гражданина с криминальным прошлым и ясно считываемыми намерениями поживы, как бы затаившихся, напряженно ждущих, но дождавшихся только звонка от Гены Каневского, в ходе которого до них дошло, что сейчас сюда подойдет мужик (прости, Гена!) и надо валить, пока не нашпыняли, хотя мы с Геной шпынять, честное слово, не собирались, а только и делали, что мило обсуждали топографические особенности Киевского вокзала, и Гена, разумеется, не подозревал о том, что наш разговор интересует кого-то еще, тем более на расстоянии посадочного места от меня. Товарищи сгинули, а я успела словить пару глюков от сурово подступившего джетлага: смежаешь шире очи и видишь милую российскую мультяшку.
Гена приехал через пять минут в сопровождении Серафимы Орловой, омского драматурга. Был обуреваем мыслями о холодном пиве (о, Гена, Гена!) и держал в руках трехтомник Елены Шварц, новейший номер журнала «Воздух» (2015, № 1) и видавший виды сборник Сапгира. От мысли о Переделкино, тем более в едва доносящейся до оглохшего, оглоушенного, осовевшего сознания дружеской кампании, пришлось отказаться, нет, правда, не было никаких сил, оставалось только погрузиться в аэроэкспресс и заснуть хотя бы на полчаса.
Во сне она стонала.
*
Впечатление от Внуково связано с наблюдениями за толпами расслабленного народа, доверившего лоукостеру «Победа» свои омытые морями почерневшие тела в белых новых одеждах, внешне безумно счастливого, просто опьяненного заверениями, что Россия встала с колен, и так встала, что стали очевидны ее необъятные юга, не оцененные, не ценимые доселе, но ведь бесценные, недешевые, дорогие, любимые и проч.
Вспомнила, как училась дайвингу в Египте. Продула-таки уши.
18 июля.
Екатеринбург. Болею особенно сильно. Лежу в постели, обложилась оплывшими от неконтролируемой жратвы кошками. Сон и чтение соцсетей, благодарности за поздравления с днем рождения.
Спасибо Маше Богачевой – принесла мед и торт. Опустошение и непроходящая оглушенность.
19 июля.
Андрей Иванов в ФБ, совсем про меня: «Ежедневные дневниковые записи – это что-то вроде хождения по пустой квартире в пижаме, отвратительно и тоскливо, старость, зависимость, разврат». До разврата, правда, не дошло, о чем бы стоило сожалеть.
*
Саша Петрушкин выложил в сеть юбилейный номер «Новой реальности». Интервью с Натальей Елизаровой, омской писательницей, над которым бились весь июнь. «Ю. П.: – Вы сейчас пишете повесть о шведской поэтессе Карин Бойе, у нее была нетрадиционная сексуальная ориентация, пишете от первого лица. Каково это вживаться в образ, не всегда имея соответствующий жизненный опыт?»
20 июля.
Вышла на работу, и сразу же пообещали финансовые проверки от очередной плановой комиссии. И то правда, какие еще могут быть развлечения холодным уральским летом? Разве что активный кашель, который уже больше похож на аллергенный. Ем таблетки, заедаю калифорнийским молочным шоколадом с карамелью, мечтаю о нормальном июле с температурой ближе к 40 градусам по Цельсию (к хорошему быстро привыкаешь).
Начали подготовку крупной выставки фотографий из архивов Пришвина. В 1931 году он приезжал в Свердловск на строительство Уралмаша, вел свой небезызвестный дневник, много с энтузиазмом фотографировал. В Дунино (музее Пришвина) наконец добрались и до этих материалов. Выставка, по сути, их, пространство – наше. А приурочим все к очередной индустриальной биеннале, намеченной на осень, и откроемся с пафосом.
Ближе к вечеру зашла в Институт истории и археологии к Елене Константиновне Созиной и Наташе Граматчиковой. Обсудили возможность получения очередного гранта РГНФ на исследование газетной периодики Урала конца ХIХ – начала ХХ века, ее места в литературной жизни региона. Встреча заставила задуматься о том, насколько разнослойна жизнь и насколько эти слои несводимы друг с другом. Вот так и живут три или четыре Юли Подлубновых в очень редко пересекающихся мирах: мир науки, мир литературы, мир музея и т.д., и т.д. Так и живут, вполне себе успешно и честно, ибо, когда прижимают, ускользают из одного мира в другой, и надеются ускользать далее.
*
Ближе к ночи ударило политикой. Россия на всех парусах несется к большим-большим рифам. Все настолько очевидно, что не хочется ни с кем спорить, ничего доказывать. Быстрее бы уже, что ли. Ничего не боюсь, душа выпрямляется, душе хорошо.
21 июля.
Оля Ловцова, глядя на названия британских пьес, привезенных ей из Америки: – Шопинг и секс. Ну хоть почитаю про них.
*
Чуть не опоздала на работу из-за пустячка:
Это такая м-да надевать под платье штаны –
какая бы мысль ни шла, сводится к айнаны.
Или сплошные скрепы, дыроколы, писчбум.
Время активных действий – сидеть по углам «мы бум».
Гена Каневский курит в сторонке, смахивая слезу.
Я выхожу из метро, умираю и вижу Зу.
22 июля.
Звонок от Наташи Санниковой. В общении с ней всегда чувствуешь какие-то подводные камни. Кажется, что она, общаясь, выдает аванс, который ты щедро тратишь на пустяки, а потом не понимаешь, что делать дальше, что вообще от тебя ждут, осознавая лишь, что, да, ждут. С другой стороны, оно всегда полезно, чтобы рядом был человек, которого немного стесняешься и глазами которого можешь посмотреть на себя критично.
*
Книжку ее прочитала вчера. Особенно впечатляет начало. Первый текст я бы вообще с удовольствием проанализировала в какой-нибудь отдельной статье, вроде той, которая недавно вышла в Перми и была посвящена катисимоновскому «Белый зверь подходит к женщине со спины…».
*
Кашля нет, таблетки и шоколад помогли, зато снова резко заболело горло, уже как-то по-родному заболело, без той симптоматики, которая была во враждебном советскому народу Делавэре. И да, никак не могу после американского лета переключиться на «+22, очень тепло». Хожу по улице в самой мощной осенней кофте с начесом и капюшоном. Брр.
Елена пишет, что соскучились, предлагает выйти в скайп, а с нашим клиническим несовпадением по времени ничего не успеваю.
23 июля.
Готовлюсь к поездке в Томск, поезд сегодня ночью. Пишу заявления и отчеты, оформляю билеты, делаю распечатки эссе и рецензий, хотя Костя Комаров говорит, что обычно на подобных писательских тусовках никто ничего не обсуждает, в Липках только пьют. Выдала Боре Кутенкову очередной литературный обзор прессы – заранее, чтобы уехать с чистой совестью. Успела даже «подержать гранки» своей рецензии, готовящейся к публикации в «Октябре» (на книгу Эллендеи Проффер о Бродском, которую мне подкинул Андрей Кулик). Больше ничего, абсолютно ничего не сделала, в этом плане очень рассчитываю на сутки в поезде.
В обеденный перерыв приходила вернувшаяся из Анапы В. Б. Королева с чачей для лечения горла. Чача, нет слов, прекрасна, пахнет виноградом и – в пику названию – каким-то французским югом, чуть ли не с Буниным и Галей Кузнецовой. Обсуждали свердловский конструктивизм (модная ныне тема), Дом чекистов, дачу Жукова в Зеленой роще, массовые репрессии в городе в 1930-е гг. Один высокопоставленный военный долго отстреливался от приехавших за ним на «воронке» товарищей. В Доме чекистов было полно оружия и великолепная столовая с запасами еды на долгое время – чего бы его обитателям не держать осаду, сопротивляться режиму и его засланным казачкам, но, нет, не держали, сдавались, шли покорно на бойню. Кстати, в этом доме столовался приезжавший в Свердловск в 1932 году Пастернак. Посмотрел на нравы чекистов, на загибающихся от голода раскулаченных и потихонечку свалил, ничего про Свердловск не написав, а ведь ждали от него какого-нибудь монументального лоялизма на бумаге.
По дороге домой встретила Сережу Ивкина, который ходит с работы теми же пампами, но в обратном направлении. Говорит о велосипедах (обсудили, фанаты велоспорта, преимущества мягкой вилки) и своем неприезде на ежегодные «Тыдымские чтения» к Петрушкину в Кыштым (по мне, так здоровей будет). Поймала себя на мысли, что почти сразу же начала обдумывать, как записать нашу встречу в дневник. И тут же другая мысль: вовлекусь и вообще заброшу полноценные тексты, литературный дневник – тоже существенное оправдание жизни.
*
Самое последнее на сегодня. Сдала кошек Кате Симоновой и Лене Баянгуловой. Посидели, попили чай с профитролями, обсудили немногие новости, образовавшиеся в мое отсутствие, а также особенности выведения пластикового крокодила из специальной китайской игрушки в форме яйца, которую я не могла не приобрести в сувенирном магазине амишей. Какие там пэчворки!.. Тем временем кошки, вовсе не дуры, залезли в девочкин пакет с добытыми тяжелым трудом на благо родины камабером и литовским сыром. Пакет предательски зашуршал.
24 июля.
РЖД просто жжет: утро в поезде началось с радиопередачи, посвященной князю Андрею Боголюбскому, суровым государственным радением разбудившей весь вагон. Кроме бесконечного жития и боголепия было и то, что диктор многажды подчеркнул, что благодаря князю Андрею (гой еси) Киев перестал быть столицей земли русской. И ведь явно не Акунина читали, черти драповые. Затем была передача о станции «Мир», закончившаяся фразой, что то будущее, которое сейчас строит Америка, было бы невозможно без наших космических достижений. Я одна здесь слышу невероятную крамолу? И наконец, была задействована главная и прогнозируемая скрепа: бесконечный поток попсы от коней в яблоках и атаса до айм а барби герл. Тем не менее, в фирменных плацкартных вагонах по-прежнему функционируют лишь две розетки, на 41 и 59 местах, а гордость РЖД биотуалеты засоряются при каждом чихе.
*
На стоянке в Ишиме пересеклись с Костей Комаровым, едущим в пятом вагоне. С ним был Саша Александров из Перми, милый и смешной, интересующийся исключительно тем, как эмигрировать в Америку. Потом подошел Вавилов с неизменной пластиковой бутылочкой, замаскированной под газировку. Между прочим, но артикулированно объявила в пространство, что пить не собираюсь.
Оказывается, Романа Сенчина на совещании не будет. Огорчились с Костей до уныния.
*
В своих американских трикотажных оранжевых штанах с рисунком «ветви пальмы», в футболке от Reserved, ярком нашейном платке от H&M и китайских кедах в патриархальных сибирских пространствах кажусь себе провозвестником новой перестройки, которая когда-нибудь да начнется. Дело, конечно, не в одежде.
*
В поезде напротив меня едет Алекс из Тюмени, познакомились вне виртуальных пространств. Ели узбекскую дыню, пили китайский зеленый чай, смотрели, каюсь, мои фото из Европы и Америки, обсуждали практики веганства и стремление человечества освободиться от телесности. Вменяемая и симпатичная девушка. Умеет рисовать, вязать, вышивать крестиком. Договорились, что как только она научиться делать татуировки, я решусь на вторую – снова все вернулось именно к телесности, боже мой.
*
Ближе к вечеру обнаружила, что если лечь на нижнюю боковую полку и приподнять полог-штору, открыв для обзора небольшой квадрат окна, то можно наблюдать много неба и облаков. Причем небо и облака (если не мешают верхушки деревьев, столбы и провода, а они практически не мешали) стоят на месте, и ты, передвигаясь на поезде, как бы остаешься в одной и той же точке, и только при повороте вагона небо вращается.
25 июля.
Нелепая, по сути, поездка продолжается. Томск, который осмотрели с Сергеем Беляковым, Еленой Щетининой из Омска и Дарьей Улановой из Хабаровска, несколько удручил безобразной архитектурной эклектикой и общей неухоженностью, как будто власти города совсем переселились в Лондон и занимаются обустройством пусть не Челси, но какого-нибудь Чизика. У спутников, впрочем, были другие ощущения. Сергей Беляков то и дело твердил «славно» (спасибо, что не «любо»), девушки приходили в восторг от всякого более-менее деревянного здания. Пара красивых зданий, действительно, попалась (Дом с драконами, Дом Жар-Птицы, Русско-немецкий дом), а еще понравилась разлапистая фигурка Чехова на набережной (кто не понял: Чехов в пенсне, шляпе и плаще, из-под которого уверенно видны лапы хоббита Фродо), но дух города почему-то не захватил, не увлек. Может быть, я сама была не готова к встрече, раздраженная длительной поездкой и испытывающая что-то вроде постамериканского синдрома.
*
Зато с Сергеем Беляковым всегда приятно побеседовать и на неприятные темы. Не секрет, что Прилепину платят громадные деньги за «любовь к Родине» и призывы воевать Украину, но про Шаргунова, занимающегося почти тем же, уверена не была. Казался хоть и средним по дару, но писателем вполне идейным, как какой-нибудь Герман Садуллаев (кстати, талантливый). Беляков говорит, не надо быть наивной.
Вот потому и уважаю Сенчина, который, несмотря на увлечение «национальной идеей» (увлекается ею и сам Беляков), не пошел в пропагандисты, не поддерживает войну и уже вылетел за это из обезумевшей от пропаганды «Литературной России». И еще вспоминаю наш июньский разговор со Славой Курицыным по поводу того, кто будет следующим главредом «Урала». На Урале-то Сенчина очень любят…
*
В пансионате, куда нас привезли, до позднего вечера гремела музыка – гуляла свадьба. Ужин оказался едва насытившим, полуголодные молодые писатели, недоуменно толпящиеся на крыльце столовой, обсуждали свадебные харчи и возможность достать где-нибудь напитки на предстоящую ночь. В конце концов, отыскали местного парнишку на мотоцикле, скинулись по денежке и почти отправили подозрительно пьяного мужика, охотно примкнувшего к страждущей тотальной алкоголизации молодежи, в магазин, в соседнюю деревню, но пришла я, увидела мужика, не на шутку обозлилась. Пришлось самой трястись несколько км на мотоцикле ночью по кочкам с двумя пакетами, полными разнообразных бутылок. Пить сели в нашем корпусе, с гитарой и стихами. Посидела для приличия среди молодежи, бахнула сто граммов, написала пару пронзительных воплей в соцсетях и пошла читать книжечки. Скучно.
*
Да, сразу после ужина успели прогуляться в небольшой приятной кампании посмотреть заброшенный лагерь «Лесная сказка», находящийся в километре от пансионата. Около двадцати корпусов, недавно покинутых, еще не пришедших в состояние полного запустения. Не Припять, но уже образующаяся Зона, готовящая себя для сталкера.
И леса, леса. Прекрасные стройные сосны, текущие пахучей смолой. Шла и обнимала, обнимала и шла. Дышала.
26 июля.
Нет слов. Вчера ночью в номер завалился пьяный сибирский поэт N., так и не смогший внятно объяснить цель своего визита – пьяного сибирского поэта N. в темный номер к полуголой девушке, а потому в ультимативной форме вытесненный в коридор. Сегодня утром выяснилось, что пьяный сибирский поэт N. справил малую нужду прямо под дверь темного номера полуголой девушки и теперь весь коридор страдает от соответствующих испарений и запаха малой нужды пьяного сибирского поэта N. Вот что значит напиваться до потери связной речи. Вот что значит литературные мероприятия в пансионатах за городом… Казалось бы, выйди на крыльцо, ливень зашумит любое непотребство.
Более того, активно употребляющая тусовка продолжала сидеть на нашем этаже с гитарой до двух часов ночи. Никого не смутил внезапно вырубившийся от молнии свет (что там смутил, только обрадовал!), не смутила буря за окнами (кто ее заметил?), не смутила танцующая под музыку из машины, орущая свадьба, вообще никого ничего не смутило. Пришлось выйти из номера и по-уральски сурово сломать некоторых особенно вдохновленных певцов и сопротивленцев о колено. Прислушивающийся к суровому уральскому действу этаж (все остальные) ощутимо вздохнул и заснул.
*
А день выдался вполне сносный (отмечу на полях: вот что значит погеройствовать в связке с мотоциклом да поруководить процессами алкоголизации и деалкоголизации литературной поросли). Лекция Дмитрия Бака, которую упоенно хвалило старшее поколение писателей, – общие вещи о современном литературном процессе, компактно изложенные. Выступление Евгения Попова – как всегда виртуозный мемуарно-разговорный жанр: «МетрОполь», Аксенов, Союз писателей, андеграунд, для затравки немного современности. Неожиданно понравился творческий вечер Елены Исаевой, которая пишет стихи и пьесы для «Театра.doc». Выступила с достоинством и чем-то щемящим, что, ранее замечала, например, у читающей стихи Ольги Седаковой. Наконец, Сергей Беляков уже под самую ночь презентовал «Урал». Молодежь расшевелилась – забрезжил свет в конце туннеля: возможность публикации. Посмотрим, кому, в результате, выпадет бинго.
Сам семинар, ради которого все затевалось и поездку на который, надо сказать, Екатеринбургу не оплатили, шел неплохо, разборы были спокойные и обстоятельные. Анатолий Курчаткин вполне убедителен в роли руководителя, начала симпатизировать ему.
*
Закончился длинный день чем-то отдаленно напоминающим поэтический слэм. В едва освещенной беседке, без микрофона, под шум сосен, писк комаров и мурчание ласкового рыжего кота, живущего в пансионате, которому без разницы на чьих коленях спать, лишь бы спать.
27 июля.
Семинар, как это ни странно, учитывая стоический по форме, но эпикурейский по сути отказ многих его участников от сна, продолжается в том же режиме. Обсудили и мои эссе и рецензии, очень комплиментарно. Право слово, чего же ехала? Судя по всему, так, отвлечься от грустных мыслей и воспоминаний об Америке. Поразило однако другое, насколько сибирская молодежь далека от понимания происходящего в стране. Одна молодая писательница, пишущая в духе американского кинематографа, с непременным винтовым погружением в подсознание и душераздирающей наркотой, недоуменно разбирала рассказ другой молодой писательницы: «Какие митинги могут быть в нашей стране? Да разве кто-то может выти с лозунгом «Россия без Путина»? Не верю!» И ведь не за путинг она, совсем не за путинг, просто не верит, что такое может быть. Думаю, что и тотальный фашизм в стране они бы не заметили, главное, чтобы не трогали никого из их круга, белых, пушистых, не отвечающих ни за что.
*
Выступала команда из журнала «Сибирские огни». Неожиданно вспомнила, что и в нем я публиковалась.
*
Семинарист Артемий Леонтьев, 1991 года рождения, хочет стать великим русским писателем. Его повесть уже готовит к публикации «Урал». Пришел в номер с фруктами, соком и вином. Трогал за ногу, пытался целовать в шею, смотрел без вина пьяными глазами, хрустел презервативами в кармане. Терпела, пока в номер не ввалился пьяный Пасечник петь богохульные песни. Поющий Пасечник, без сомнения, очарователен, м-м, люблю.
Наблюдательная Алекс, как бы между прочим, спросила: «Так ты, Артемий, говоришь, из ФСБ?» Артемий, столбенея: «Откуда знаете? Я не говорил». Очень просто: путинист, православный, имеет накачанное тело, от которого сам же тащится, и ни одной, ни одной татуировки. Вообще, у мальчика видный невооруженным глазом потенциал бисексуала. На какое-то время запереживала: и как ему с этим жить: православием, ФСБ – не ФСБ и собственным телом? Может быть, литература и спасет.
*
Ночные действа, конечно, перешли уже в фазу тайного и явного уединения в номерах и страданий от неразделенных любовей. Опять-таки предсказуемо и скучно. Книжки читать интереснее.
*
Комаров рассказывает, что видел на территории пансионата лисицу. Лисица деловито рыскала между корпусов в поисках пищи. Котик реактивно взвился на сосну, славный мой.
28 июля.
По свидетельству незаинтересованных лиц, Артемий целое утро крутился на турнике под нашими окнами. А теперь представьте картину: звенит будильник, две невыспавшихся женщины за тридцать едва разлепляют глаза, и вовсе не в том месте, где вчера нарисовали, грузно поднимаются, идут в туалет-ванную, затем механически красятся, где-то в процессе уныло цепенеют, падают снова на кровати и спят, спят до самого конца завтрака, но чтобы завтрак все-таки застать. Какое окно, какая природа, какие турники?
*
Если абстрагироваться от брюзжания, семинар, без сомнения, хорош и нужен. По крайней мере, увидела здесь потенциально талантливого поэта Дарью Уланову, потенциально талантливого прозаика Дмитрия Райца, очень наблюдательную и точную в деталях Елену Щетинину, симпатичных в человеческом отношении Дарью Коптяеву и Анну Карбаинову, умного и приятного в общении молодого человека из Барнаула, каюсь, имя не знаю, обещаю узнать в другой раз, где-нибудь на филологических мероприятиях. Остальные участники были тоже сплошь милота. Просто у меня свои напряженные отношения со временем, мне его жалко на тусовку, ребята, извините.
*
Домой, через Томск и Новосиб. Томск – это развалины цивилизаций: сибирской купеческой и сибирской советской. Развалины, где еще копошится какая-то жизнь, и даже с мелкой коммерцией. И над всем этим кружат огромные хищные орлы. Кружат по двое, кружат втроем-вчетвером, клекочут, сцепляются, пикируют, парят.
А вот Новосиб – город державный, опорный для страны, как настоящий миллионник. Большой, с широкими проспектами, метро, модными магазинами, ресторанами, продвинутой молодежью. Если Россия не еще развалилась, то благодаря своим мегаполисам, ибо за их пределами, сплошная депрессия и деградация.
И вокзал в Новосибе державен: гранит, железо, куполообразные потолки, наземные и подземные переходы, живые растения, комфортные сиденья в залах ожидания. И все-таки – РЖД, ау! – туалеты платные, розетки и wi-fi в общедоступных зонах напрочь отсутствуют.
Читала на вокзале Евгения Попова «Подлинную историю «Зеленых музыкантов». Роман-комментарий, в котором первая часть, собственно роман, вовсе необязательна.
29 июля.
За что люблю российские поезда, так за то, что скучать не дают никогда. В нашем плацкартном отсеке поезда «Чита-Москва», критически старого и грязного, внезапно материализовался бывший начальник Путина по службе в ГДР, бывший военный, бывший ГРУшник, а ныне активный омский пенсионер, едущий к сыну, полковнику ФСИН и не замолкающий ни на минуту, потому как судьба его настолько захватывающа, впечатляюща, дурманяща, что ни о чем другом говорить он не может. И как ласково с его уст срывается слово «Володя», тут-то и пора пустить суровую женскую слезу…
*
Больше – ничего особенного: погода, отпуска, огороды, ягоды-грибы, болячки, дети, кулинария, пенсии, как жилось в СССР, слово из семи букв – учение о философском камне, простите, можно не хлопать дверью, здесь люди спят. И только однажды – про знакомого, вернувшегося из Донбасса без ноги и руки. Что-то подобное, кстати, в эти дни слышу уже во второй раз.
*
Досмотрела сериал «Сосны» (Wayward Pines, 2015). Все-таки мощно повлиял Евгений Замятин на массовую культуру ХХ века и теперь уже современную. По-прежнему востребована в качестве художественной модели несправедливая к своим членам цивилизация, окруженная стеной, за которой дикари и смертельный ужас. «Сосны» хороши тем, что сломали-таки некоторые привычные для антиутопий и постапокалиптики клише. Но Замятин, да, Замятин.
30 июля.
День погружения в фотомир Пришвина. На самом деле, Свердловска там не так и много, точнее, узнаваемого Свердловска. Несколько фото с городскими зданиями, могущими стоять в любом провинциальном городе, несколько образцов конструктивизма. Большая стройка, железный каркас цехов, трубы, рельсы, краны, бревна, подводы, нарубленный камень, лозунги про Пятилетку, землянки рабочих, много гробящих здоровье женщин, которых жалко. На одном из фото на снегу заметна немного скособоченная тень фотографа в ушанке – автопортрет на фоне эпохи.
31 июля.
Сегодня в обед в музей зашла Наташа Санникова. Пили чай на кухне, ели пряники из китайского консульства (кто-то принес для Любы, нашего мл. научного сотрудника, уехавшего на пару дней по собственному почину в Аркаим), смеялись над обильно выросшими за домом шампиньонами. Шутки шутками, а все снова свелось к политике и ясному осознанию, что вот сейчас выдавят все мыслящее и живое из России, а потом скажут, извините, ребята, ничего личного, вы сами не свалили. Противно об этом думать, противно говорить, уезжать вот просто так, в никуда, не хочется.
*
После работы пересеклись с Катей Симоновой. В районе станции метро «Динамо» обнаружили кафе с названием высокого эротического пошиба «Подруга друга». И продолжение, расположенное на вывеске соседнего помещения, тоже впечатляет: «и еще 5 поводов выпить».
*
Долго думала, что сделать последней записью в дневнике (блин, неужели месяц уже на финише?), напрягалась, смотрела в окно на пуховые облака с подтемненными животами, читала соцсети, а потом открыла новости, а там шведы нашли российскую подлодку «Сомъ», затонувшую в 1916 году. Кто про такую ведает? И до чего же ужасна смерть в железном гробу на дне морском, хоть в 1916 году, хоть в 2000-ом. Вот кабы «Курском» все началось, а найденным «Сомомъ» все закончилось. А впрочем, о чем я, ни о чем, плывем дальше.
Юлия Подлубнова
