Дадаева Алина Николаевна (р. 1989) — поэт. Родилась в городе Джизаке (Узбекистан). По образованию журналист. В настоящее время проживает в Мехико. Работает в литературном журнале «La Otra».
Стихи, проза и переводы публиковались в журналах «Звезда», «Новая Юность», «День и Ночь», «Интерпоэзия», «Лиterraтура», «Звезда Востока» (Узбекистан), «Палисадник» (Украина), «Asymptote» (CША), «Modern Poetry in Translation» (Великобритания); коллективных сборниках «Новые писатели» (Россия), «Буквы на камнях» (Россия-Армения), «Междуречие» (Узбекистан).
Автор сборника стихов «В узелки заплетая шарады».
Принимала участие в Форуме молодых писателей России и Международной писательской программе университета Айовы (США). Лауреат литературного конкурса «Русский Гофман» (3 место в номинации «Проза»), переводческих конкурсов «Читающий Петербург», «Евразия», «1917-2017»; конкурса эссе «Уйти. Остаться. Жить». Финалист Волошинского конкурса и премии имени Дмитрия Горчева (в номинации «Малая проза»).
Стихи переводились на английский и армянский языки.
* * *
Грехопадение случилось,
когда Адам перепутал
название со словом.
Когда вещь случилась с именем,
но не случилась в имени.
С тех пор на земле,
вместо яблоневых садов,
выросли тысячи бесплодных смоковниц,
где вместо больших и сочных инжирин,
висит пустая черная кожура,
где в остывших гнёздах,
вместо больших и сочных птенцов,
лежат пустые белые скорлупки.
Наверное, поэзия —
поиск потерянного слова
в кучах выметенной из рая шелухи.
* * *
Маленькая горбатая обезьянка
продает дамские сигареты
маленьким толстым буржуа.
«Сколько маленьких толстых буржуа
умещается на кончике сигареты?» —
думает маленькая горбатая обезьянка,
ковыляя меж разноцветных столиков-зонтиков
с креветками, лангустами, крабовыми клешнями,
кремовыми пирожными.
Маленькие толстые буржуа
морщатся на отсутствие хвоста и шерсти
у маленькой горбатой обезьянки.
Во втором часу ночи,
когда на свет венецианских окон
уносится последний маленький толстый буржуа,
и схлопывается последний столик-зонтик,
маленькая горбатая обезьянка
подбирает c остывшей брусчатки
крошки круассанов.
Как только во рту становится совсем сладко,
маленькая горбатая обезьянка закуривает сигарету,
и из темноты к ней слетаются желтые бабочки.
Маленькая горбатая обезьянка
бредет по аллее
по направлению к рассвету
…в канализационном люке
улицы номер восемь
неблагонадежного района номер девять…
и несет на своем горбу
стаю больших желтых спящих мотыльков.
* * *
У смерти всегда грязные ногти,
кривые, длинные ногти,
длинные, липкие заусеницы.
У смерти никогда не было матери,
никто не бил ее по рукам,
не твердил перед обедом:
О какие черные у тебя руки!
О какие отвратительные у тебя ногти!
О сколько земли у тебя под ногтями!
О сколько личинок в этой земле!
Ты проглотишь их вместе с мясом,
они вырастут в животе
в трубчатых жирных червей,
станут глодать тебя изнутри,
прогрызут дырку в желудке,
по ребрам доползут до сердца
и съедят его без остатка.
У смерти никогда не было ни матери,
ни сердца.
Смерти вкусно.
Смерть сладко облизывает пальцы.
* * *
Молчи: ни возгласов, ни речей,
когда опустится саранча
на плодородные города.
Вглядишься:
лапки ее — вода,
и глазки ее — вода.
Не прогонишь дотла —
протечет сама
в закрома,
где земля сытых своих хранит.
Взойдет из хрупкой плоти ее трава жива,
как из пенистой, нашей — намыленные сады.
Чем саранча прожорливей, тем верней,
земля утолится ей.
Пусть стеблями стелется суховей —
не знает земля беды.
* * *
«Где твоё жало?» —
вытаскивая занозу, бормочет Осип,
плотник, старик, маленький человек,
седьмая вода на киселе.
«Где жало твое, скажи,
стерва, плутовка, розовая оса?»
Осип боится заражения крови,
туберкулеза, сифилиса, избиенья,
но страшнее ему, что из его занозы,
высосав соки дряблого его тела,
вырастет дерево,
хищное, как младенец.
Осип смотрит в окно, там белый голубь
уж рыщет, ищет веток гнезду под стать.
Осип сказал бы «Ебёна мать»,
но он делает колыбельку, потому на язык воздержан
и бормочет только «Ну где теперь твое жало?»
— и свет пробегает по жёлтой его руке.
* * *
Рожденный в ночь на ахангаранскую долину
седьмой сын председателя колхоза Октябрьский,
переименованного позднесоветской властью
в кишлак Кори-сув
(черная вода, вонючая глина),
аксакал Наврузбек Касымов
пишет письмо королю Зимбабве:
«Досточтимый король-ака,
дважды мне снилось, что Вы можете
заговаривать лягушек.
Вай, сколько лягушек развелось у меня в арыке!
Их толстые, влажные тела
и раздвинутые ноги
напоминают мне непристойных женщин,
которых не дóлжно познать благоверной плоти.
Если б Вы пожелали, король-ака,
сказать то единственное слово,
я молился бы за Ваше долголетье
до скончания моего».
Последний король матабеле Лобенгула
получив письмо на незнакомом наречьи,
сжигает его на костре,
думая, что мир прекрасен,
как золотая лягушка
на голове у английской королевы.
И после захода солнца,
лаская дряблые бедра
любимой десятой жены,
черной, как воды кишлака Кори-сув,
шепчет ей на ухо
то единственное слово.
* * *
На плечах у поэта растет голова.
В голове растут слова.
В словах растет корова,
большая священная корова,
белая, как облако.
В животе у коровы растет трава,
густая трансцендентная трава,
зеленая, как смерть.
Тяжело поэту носить на плечах смерть.
* * *
Соль — это
рас
кро
шив
ша
я
ся
женщина.
Миллиарды раскрошившихся женщин,
затвердевших во имя памяти.
Как само время.
Не плачь, им уже не больно.
Или плачь, ведь рождённый из соли
приговорён к слезам.
Выплачь по капле море, которое носишь в глазах.
(когда мы вышли из его вод,
его воды вошли в нас).
Не верь, что небо породило мужчину,
а море — женщину.
Женщина — лишь механизм
смены состояний соли,
ибо всякая текучесть
стремится обрести собственную форму.
Выплачь маленькое море,
ляг животом на песок,
смотри на неизбежность горизонта,
всасывай в себя влажных устриц,
щедро посыпай их солью.
Ешь тело своей матери,
как твоя дочь будет есть твоё,
если оглянешься.
Когда оглянешься.
* * *
В августе человек бросает всё и уезжает к морю.
Тринадцать дней спустя человек бросает море
и уезжает к дому, где его ждут
вкусные булочки с маком.
Море остается валяться на берегу,
как синее парео, ниспадавшее с бедер
красивой дамы с карликовым крокодилом
(он так смешно разевал пасть,
когда человек сжимал ее тяжелые пальцы).
Крокодил умер на седьмой день от перегрева сердца,
и она выбросила его в кучу кокосовых скорлупок.
За час до check out,
человек удаляет из телефона все дорогие ему фотографии,
кроме той, где трупик крокодила лежит в лучах заходящего солнца
(человек разместил её на своей страничке в Фейсбуке).
Иногда красивой даме снится,
что его тело чешуится под её руками.
Иногда ей снится, что в комнате душно,
а снаружи ветер треплет забытое на песке море.
Моря никому не жалко.
