Андрей Полонский – поэт, рассказчик, эссеист. Родился в 1958 г. в Москве. Учился на историческом факультете МГУ. Университета не закончил. Странствовал, сидел в тюрьме. До 1991 г. занимался литературным «ниггерством» и практиковал поэтические переводы. В 1990 г. создал с друзьями альманах «Твердый Знакъ»(1991–1996) и одноименную литературную группу (существовала до начала 2000-х гг.). В 2001 г.участвовал в создании Общества вольных Кастоправов и мультимедийного альманаха«Кастоправда» (www.kastopravda.ru). Более тысячи публикаций в периодике России, Европы и Азии. Тексты переводились на английский, испанский, французский, немецкий, голландский, болгарский, арабский, хинди. Книги стихов: «Малая колесница» (М., 2001), «Иерусалим — Тибет» (Севастополь — М., 2006), «Лучше я покурю» (Нью-Йорк, 2010, билингва на русском и английском языке), «Апостол уснул» (М., 2012), «Стихи тринадцатого года» (М.,2014), «Так — Мы» (Чебоксары, 2015), «Остаюсь» (М., 2016), «Где пчелы» (СПб 2018). Книги прозы: «Апология Ивана-дурака» (М., 2011), «Русские байки» (в соавторстве с В. Рощиным и М. Привезенцевым; М., 2013), «Дервиши на мотоциклах» (совместно с Максимом Привезенцевым; М.2018, «Русский пафос» (Франкфурт-на Майне, 2018). Жил в Москве, Челюскинской, Ялте. С 2014 г. — в Санкт-Петербурге. Состоит в 9 секции Союза писателей этого города и Русском Пен-центре.

Смутный просвет стены

(О книге: Уйти. Остаться. Жить. Антология Литературных Чтений «Они ушли. Они остались». Сост. Б. О. Кутенков, Н. В. Милешкин, Е. В. Семёнова. Т. I, II. – М.: ЛитГост, 2019).

Любые формальные признаки, относящиеся к человеку и его тексту, – как то тема раннего ухода, положенная в основу этой антологии, – обрекают на «узкий» взгляд. Конечно, «смерть» в данном случае становится разделительным барьером, обозначает границу «встречи\не-встречи». Но объединительная идея Литературных Чтений «Они ушли. Они остались» и вышедшей по их итогам антологии «Уйти. Остаться. Жить» тем не менее вырисовывается очень хорошо. Составителям удалось собрать под одной обложкой, в единое смысловое пространство недовоплотившихся» литераторов, в текстах которых есть острое ощущение «прерванности», «обрыва», – и представить самых талантливых из них. Это особенно остро чувствуется в первом томе, более приближенном к нашему времени, но и во втором двухтомнике, в котором «боль и кипение» мемуариста, по словам Сергея Ивкина, уступили место историко-литературному «холоду дистанции».

На большинстве подборок первого тома, более внятного для меня лично, лежит знак этого обрыва, нереализованных возможностей (там, разумеется, где эти возможности чувствуются). И тут как раз очень досадно, что авторам не удалось договориться с наследниками Бориса Рыжего, так как именно его история и его сумма текстов с максимальной  остротой ставит эти вопросы. Но стихи Рыжего в этой антологии неизбежно смотрелись бы наособицу, потому что он как раз состоялся и воплотил себя как поэт в рамках отпущенного ему времени. Конечно, можно гадать, как бы развивалось его творчество, проживи он долгую жизнь, – но такой же гипотетический принцип, вряд ли результативный, можно применить к Рембо или Есенину.

То же, кстати, касается и Николая Рубцова (чья подборка и эссе о нём Светланы Михеевой вошли в первую часть двухтомника 2019 года), для меня – одного из лучших русских поэтов ХХ века, вне зависимости от того, какой срок был отпущен ему на земле.

…И вот тут начинается самое существенное. Поэты, вошедшие в антологию «Уйти. Остаться. Жить», тяготеют к трём группам. Первая – это те, чьё наследие целостно присутствует в русской словесности, вне зависимости от их субъективной популярности к настоящему моменту и тем более факта «раннего ухода». Вторая включает стихотворцев, интерес к которым связан исключительно с их ранней смертью и с лирическими воспоминаниями участников литпроцесса. И, наконец, третья, – поэты, чье творчество целиком состоялось, но по тем или иным причинам они оказались слишком быстро и прочно забыты. По сути, в одном случае мы имеем дело со сложившимися серьёзными поэтами, ушедшими рано (или относительно рано), в другом – с несколько переоценёнными юными дарованиями, которым как раз эти ранние похвалы разрушили жизнь, в третьем – с романтическими героями переходной эпохи.

Назову только нескольких авторов вышедшей в 2019 году книги, относящихся к наиболее интересной для меня – третьей – группе:

Геннадий Лукомников (1939 – 1977):

Сквозь джунгли слов плыву я дальше,
Из наций каши, винегреты,
Ищу я жизнь без дикой фальши,
Солнцем участия согретый.
Надежды маяками светят,
Я в океане оптимизма,
Завидуют высоким дети,
А я лишь сносной тихой жизни.
Баран и волк пошли в магазин,
Баран набрал травы побольше,
А волк в обычнейшем экстазе
Купил сто банок мяса Польши.
Шли через ветхий старый мостик,
Свалился волк под тяжестью мешка,
И долго вдоль течения плыл хвостик,
Блеял барашек долго свысока.

(«Улыбки леса»).

Намжил Нимбуев (1948 – 1971):

Парень вернулся загадочный, тихий,
с алыми розами на щеках.
Долго и скрытно черкал на бумаге,
прикрывая ладонью перо.
Бил кулаком как безумный о стол.
Сжёг все листки и по ветру развеял.
Мрачный слонялся по темному саду,
задевая яблоки головой…
И не в силах скрывать больше тайну,
и не в силах поведать о тайне,
вдруг навзрыд засвистел соловьём.

Николай Пророков (1945 – 1972):

Эта стена не занята.
И не заняты мы.
Эта стена, словно часть и память
Белой большой зимы.

Сторонятся её афиши.
Ей неведом оконный плен.
Эта стена грустней и тише
Всех придорожных стен.

Ей не знакомы приказы строгие,
Крик объявлений вздорных.
Эта стена далеко от дороги
Прячется на задворках.

Светел и чист в тумане
Смутный просвет стены.
Эта стена не занята,
И не заняты мы.

Дондок Улзытуев (1936 – 1972):

ЛЮДИ

Люди – не гвозди.
Не доски.
Не шурупы и не машины.
Не цветы и не боги.
Просто – люди.
Они – несравнимы.
Небо,
Яблоко,
Птица
Могут с чем-то сравниться.
Можно новое имя
Придумать всему на свете.
Но ни с чем не сравнимы
Женщины, и мужчины,
И весёлые дети.
Ходят люди, как чудо,
И мечтают о чуде.
Кто они и откуда –
Несравненные люди?

(Перевод Станислава Куняева)

Николай Данелия (1959 – 1985):

ТЫ ГЛАЗА МНЕ ЗАВЯЗАЛА
В РУКИ АВТОМАТ ДАЛА.
ЗАКРУЖИЛА И СКАЗАЛА:
«НАЖИМАЙ ВОТ ЗДЕСЬ. ДА. ДА»
ПАЛЕЦ НА МЕТАЛЛ ХОЛОДНЫЙ
БЕЗСОМНЕНИЯ ДАВИЛ.
Я КРУТИЛСЯ, ЕЙ УГОДНЫЙ,
И ПАЛИЛ, ПАЛИЛ, ПАЛИЛ.

И, конечно же, Евгений Харитонов (1941 – 1981), если он не относится к первой категории:

Осень. Слава Богу, рябина красная.
Слава Богу, женщина несет собаку на руках.
Слава Богу, она ее скинула на траву.
Слава Богу, собака побежала, женщина пошла.
Слава Богу, Ленин умер.
Слава Богу, все мы живы.
Слава Богу, Бога нет.
Слава Богу, есть опять!
Слава Богу, слава Богу, слава Богу, есть.

В принципе, такие антологии имеют в сухом остатке именно «третьих» авторов. И уже это их большое достоинство.

Но в любом случае, «средний возраст» я бы категорически не стал брать в расчёт. Акмэ человека в 19 веке, в 20-м и 21-м совершенно не совпадают, тем более не совпадает время жизни, когда человек создаёт свои главные тексты. Кроме того, возраст имеет непосредственную связь с эпохой, с чередой поколений. Бывает время молодых, бывает время опытных. Хотя поэзия – дело молодых, разумеется. «До тридцати поэтом быть почётно, и срам кромешный после тридцати» (Межиров). Но и – «срок жизни увеличился, и, может быть, концы поэтов отодвинулись на время» (Высоцкий).

И всё же мне лично ближе базовая идея «Голубой лагуны» Константина Кузьминского, когда объединяющим принципом становится не смерть, а именно акмэ поэта, принадлежность к определённому поколению, социальному и временному срезу.

А так – воскрешение памяти – конечно, очень благородная задача. И некоторая стилистическая разноголосица здесь естественно подразумевается, и разные по качеству тексты обязательно будут соседствовать друг с другом. Это неизбежность жанра.

Неизбежностью мне кажется и то, что «ранняя смерть» – вовсе не романтическое «клише», а факт судьбы. В любом случае на жизнь и творчество человека надо смотреть не только «извне», с точки зрения нас, оставшихся.  Но и «изнутри», с позиции их, ушедших. К счастью, составители антологии не занимаются романтической и декадентской поэтизацией «раннего ухода» – априори мерзлейшей вещью, одной из самых ядовитых вещей в каталогах возможного обмана и самообмана. Напротив, антология «Уйти. Остаться. Жить» показывает её «пустотность», и  это большое достоинство книги.