Александра Григорьевна Попофф (Александра Бакланова, псевдоним Александра Ланина, в замужестве Попофф; род. 1959, г. Москва) — российская и канадская писательница, журналистка, автор литературных биографий. В 1982 году окончила Литературный институт им. А.М. Горького, по окончании работала в «Литературной газете». В 1997–98 годах, окончив две аспирантуры в Канаде, получила магистерские степени по английской литературе (Саскачеванский университет) и славянским языкам и литературам (Торонтский университет); преподавала в Саскачеванском университете.
С 1981 года рассказы Александры Ланиной печатались в журналах «Юность», «Октябрь», «Огонёк». В 1989 году в издательстве «Современник» вышла книга прозы «Судьбы скрещенья». Статьи Ланиной публиковались в «Литературной газете», «Известиях», «Московском комсомольце» и «Советской культуре»; литературоведческие статьи и рецензии — в «Вопросах литературы» и «Литературном обозрении». В 1986 году она получила первую премию на литературном конкурсе «Память», посвящённому 40-летию Победы в Великой Отечественной войне. Конкурс был организован Московской писательской организацией и журналом «Москва».
Рассказы Александры Попофф печатались в русскоязычных изданиях «Грани» (Франкфурт) и «Новый журнал» (Нью-Йорк). На английском, помимо статей, рецензий и эссе, вышли три литературные биографии — «Sophia Tolstoy: A Biography» (2010), «TheWives: TheWomen Behind Russia’s Literary Giants» (2012) и «Tolstoy’s False Disciple: The Untold Story of Leo Tolstoy and Vladimir Chertkov» (2014). Новая книга Попофф, биография Василия Гроссмана, будет опубликована в марте 2019 года издательством Йельского университета. Книги Попофф переведены с английского на 7 языков. В 2010 году «Sophia Tolstoy» была удостоена двух литературных премий в Канаде. Подробнее — на сайте http://russianliteratureandbiography.com/.
От редактора отдела прозы. В 2018 году исполнилось 95 лет со дня рождения Григория Бакланова, писателя, фронтовика, в 1986-1993 гг. главного редактора журнала «Знамя». В сентябре в Москве состоялся памятный вечер, организованный при активном участии Александры Григорьевны, урождённой Баклановой, в замужестве Попофф (Канада).
Я была на этом вечере (он прошёл в Государственной детской библиотеке, что на Калужской площади), я училась в Литературном институте на одном курсе с Александрой, у меня есть её книга о Толстом, — но это не все основания для публикации фрагмента книги здесь, на литературном портале Textura.
Профессиональная причина моего интереса к деятельности Александры Попофф — интерес к русской прозе. Александра с юности писала художественную прозу; позже прибавилась биографическая проза о русских прозаиках на английском языке. Связывая страны и времена книгами биографической прозы о знаковых фигурах нашей словесности, А. Попофф словно исполняет особый долг перед нашей литературой и как писатель, и как дочь писателя.
Концепция отношений Толстого и Черткова, выстроенная в книге А. Попофф, принадлежит ей как исследователю, работавшему в архивах с документами, долгое время закрытыми для историков.
Сегодня мы публикуем её краткий пересказ, выполненный автором по моей просьбе, высказанной весной 2018 года в «Литературном клубе Елены Черниковой (Библио-глобус)». В мой клуб Александра приходила дважды, когда приезжала в Москву по делам, связанным с памятью её отца, Григория Яковлевича Бакланова.
Фрагменты документальной книги Александры Попофф «Tolstoy’s False Disciple» («Лже-последователь Толстого: нерассказанное о Льве Толстом и Владимире Черткове») представлены здесь в переводе и популярном пересказе автора.
Странная дружба Толстого с малоизвестным Владимиром Чертковым длилась три десятилетия. Чертков был самым крупным корреспондентом писателя, пропагандистом его учения о непротивлении злу насилием, а также издателем, другом, собирателем его рукописей и фотографом. Но за этими фактами — много нерассказанного. Если бы Чертков был искренним последователем Толстого, его письма и архив давно стали бы доступны исследователям. Для современников их близкие личные отношения были загадкой, а для жены писателя —трагедией. Один Толстой не видел глубокого различия между собой и Чертковым, не раз называя его самым нужным ему человеком, единомышленником и даже своим вторым «я». В 1910 году под давлением Черткова Толстой подписал тайное завещание, обездолившее семью.
Книга написана на основе ранее недоступных материалов и документов из архива Черткова. Среди прежде неизвестных фактов — связь Черткова с тайной полицией. Молодой конногвардеец из семьи придворной аристократии, незаконный сын Александра II, Чертков нашёл нового покровителя в Толстом. Несмотря на близость к царской семье Чертков не эмигрировал после революции. Приспособившись к большевистской власти, он встречался и переписывался с Лениным, Сталиным и Дзержинским, оставив о последнем короткую восторженную запись.
Парадоксальная дружба
Я видел «самого» Черткова. Это был высокий, крупный, породистый человек с небольшой, очень гордой головой, с холодным и надменным лицом, с ястребиным, совсем небольшим и прекрасно сформированным носом и с ястребиными глазами.
Софья Андреевна была очень талантлива художественно, — то ли от природы, то ли от того, что прожила три четверти жизни с Толстым. Часто она говорила с необыкновенной меткостью… А Черткова она называла «идолом». Я видел его всего раз или два и не решался судить точно, что он был за человек. Но впечатление от него у меня осталось такое, что лучше и не скажешь: «Идол».
Иван Бунин. Освобождение Толстого
Толстому было пятьдесят пять лет, когда Владимир Чертков, красивый двадцатидевятилетний конногвардейский офицер в отставке, впервые пришёл к нему в московский дом в Хамовниках. Вскоре после их первой встречи в октябре 1883 года Чертков стал другом и конфидентом писателя. По словам современного биографа Элмера Мода, быстро возникшие между ними близкие отношения сохранились до конца жизни Толстого. Это был парадоксальный союз гениального писателя с человеком, далёким от творчества, религиозным догматиком.
Чертков вошёл в жизнь Толстого после его духовного переворота. В начале 1880-х годов, отойдя от художественной прозы, Толстой занялся исследованием Православно-догматического богословия, а затем — переводом и толкованием четырёх Евангелий. В трактате «В чем моя вера?», над которым он работал в 1883–84 годах, Толстой по-своему излагал учение Христа и его заповеди, главной из которых он считал непротивление злу насилием. Однако новые идеи Толстого и его религиозные трактаты не нашли отклика в его интеллектуальной среде.
Чертков же вырос среди последователей евангелиста лорда Редстока, популярного среди петербургской аристократии, и приверженцев секты Василия Пашкова; религия Толстого его живо интересовала. Первые его встречи с Толстым длились за полночь: писатель читал ему главы из своей новой книги «В чём моя вера?» Чертков «согласился» с Толстым по всем вопросам, его волновавшим, и сразу произвёл на него впечатление единомышленника. Хотя он разделял убеждение Толстого о несовместимости христианского учения с военной службой, в дальнейшем выяснилось значительное расхождение их взглядов. Толстой отрицал мистику, не верил в Воскресение, а Чертков верил. Не согласен он был и с толстовским отрицанием собственности и денег: от денег Чертков не отказывался даже на словах. Но Толстому страстно хотелось иметь серьёзного последователя, способного поддерживать его на пути искания истины, и он верил, что такого последователя он нашёл в Черткове.
Их отношения были скреплены религиозной верой, однако не ограничивались христианской братской любовью. В первый же год знакомства Толстой стал доверять Черткову даже семейные тайны. У него не было секретов от нового друга: он разрешал ему читать свой дневник, а эту привилегию в прошлом имела только Софья Андреевна. Переписка с Чертковым, особенно в 1884 году, была интенсивной и глубоко личной: Толстой просил уничтожать некоторые свои письма. Так, 17 марта 1884 года он сообщал Черткову: «Иногда я пишу вам, как в предпоследний раз, с оглядкой на себя [свою репутацию, А.П.], и тогда мне хочется, чтобы вы уничтожили письма. Когда это случится, я буду писать: уничтожьте». Это была исключительная просьба для Толстого. С годами у него были другие последователи, но лишь с Чертковым возникли особые тайные отношения. Позднее, 12 декабря 1900 года, Толстой уверял Черткова в том, что «я не то, что доверие к вам имею — между нами не м[ожет] б[ыть] такого слова…»
Человек неителлектуальный и до встречи с Толстым мало себя проявивший, Чертков стал самым крупным корреспондентом писателя, получив от него 930 писем и телеграмм. Хотя письма Толстого опубликованы, по ним трудно судить о его отношениях с Чертковым: обо многом там говорится намёками. История их отношений понятна лишь из чертковских писем, которых сохранилось более тысячи. Однако письма и архив Черткова были десятилетиями недоступны исследователям. А при жизни Толстого лишь немногим удалось ознакомиться с бесцеремонными, а часто и грубыми посланиями близкого друга. Чертков договорился сТолстым о том, чтобы тот возвращал его письма сразу после прочтения. В дальнейшем эти письма хранились в Государственном музее имени Л.Н. Толстого.
Лет десять назад, работая над биографией Софьи Андреевны, я получила доступ к бумагам Черткова, хранящимся в трёх московских архивах. Письма Черткова свидетельствуют прежде всего о его характере. Чертков был макиавеллистом, мастером интриги; личная выгода была для него превыше всего. Но почему же Толстой в течение трёх десятилетий сохранял близкие отношения со своим моральным антиподом? На этот вопрос невозможно ответить, не рассказав всей истории.
«Единомышленник» Толстого
Чертков узко понимал учение Толстого, интересуясь в основном догматами его веры, моральными правилами, которые он обсуждал с писателем, а потом применял к другим. Дух же этого учения, философия Толстого, его не занимали. Во время самого светлого периода его сотрудничества с Толстым Чертков помог основать издательство «Посредник», печатавшее дешёвую массовую литературу для народа. Для Толстого главной задачей была доступность массового образования; Чертков же видел свою задачу в том, чтобы печатная продукция «Посредника» популяризировала евангельские заповеди. Став во главе «Посредника», он редактировал народные рассказы Толстого, при этом делая замечания сугубо идеологического характера. Чертков, например, настаивал на том, чтобы писатель менял концовки своих произведений и «выпрямлял» характеры в соответствии с заповедями Нагорной проповеди (в трактовке самого Толстого).
«Посредник» был успешным предприятием, и в дальнейшем Толстой не раз говорил о Черткове как о самом нужном ему человеке. И хотя писатель при этом подчёркивал преданность Черткова его учению и делам, о преданности«единомышленника» он мог только мечтать.
В действительности их отношения были запутанными и сложными. Хотя Чертков в течение многих лет публиковал произведения Толстого и пропагандировал его учение, он больше мешал, чем помогал писателю. С годами его активное участие приносило всё больше неприятностей. Чертков требовал привилегий и исключительных издательских прав, всегда добиваясь чего хотел, поскольку писатель не мог ему отказать. Постепенно под нажимом Черткова Толстой передал ему в руки свои общественные дела, а также назначил его своим зарубежным представителем. В качестве такового Чертков занимался интригами и приобретением личного влияния; заключая договоры с издателями и переводчиками, он не советовался с Толстым и не соблюдал его интересов. Вскоре после того, как Толстой отказался от авторских прав, Чертков добился монополии на печатание его новых произведений, а получая доход, не отчитывался об этих суммах. Чертков аргументировал свою льготу тем, что, дескать, его издательство в Англии, Free Word Press, соблюдало моральные принципы Толстого, что и оправдывало его исключительное положение.
Но о каких моральных принципах могла идти речь, когда Чертков ссорился с другими издателями из-за денег? Об этом свидетельствуют письма издателей, а также письма самого Черткова. Самые крупные его ссоры произошли в разгар работы над «Воскресением». Стараясь опередить других издателей (в том числе и одновременными переводами), Чертков давил на Толстого, не считаясь с темпом его работы и требуя присылать новые главы. Стараясь заработать, Чертков не дал Толстому спокойно закончить роман. Писатель шёл на жертвы, поскольку гонорар от публикации «Воскресения» он отдавал духоборам, сектантам, которых преследовало правительство за отказ от военной службы и которым разрешено было переселиться в Канаду. Но по требованию Черткова все денежные средства (в том числе и общественные) шли через его руки, а финансировать переселение духоборов он не спешил.
Характер Черткова
Хотя Толстого раздражала вражда «единомышленника» с издателями, другими последователями и даже его любимыми дочерьми, он неизменно заступался за него и защищал его во время конфликтов с Софьей Андреевной, которая, как известно, была главным соперником Черткова.
Человек нетерпимый и деспотичный, Чертков явно не годился для той общественной роли, которая ему выпала, — пропагандирование толстовского учения о всеобщей любви и непротивлении злу насилием. Это учение лишь помогло Черткову подчинить себе писателя и его последователей, воцариться над толстовцами.
Толстой смирял свою гордыню. Когда Чертков нагружал его делами, требуя, чтобы он снимал дачу для его семьи, покупал для него спаржу или редактировал его «произведения», писатель откладывал свою работу и выполнял поручения. Толстой смирялся, а власть Черткова над ним росла. В первый год их знакомства он позволил Черткову читать свой дневник. В дальнейшем «единомышленник» настаивал на этом как на своём праве. Кроме того, он добился разрешения на копирование всей корреспонденции писателя. У Черткова был гениальный аргумент: письма и дневники Толстого нужны ему для составления Свода мыслей писателя. Этим Сводом, вытягиванием цитат из дневников и писем, занимались сотрудники Черткова, толстовцы. Таким образом, даже живя вдали от Толстого, Чертков знал все его мысли и мог его контролировать. Как только Толстой высказывал идеи, противоречащие его же учению, он тут же получал строгое письмо от Черткова. Тот старался удерживать писателя и от резких высказываний в адрес правительства. Он окружил Толстого секретарями, которые не только помогали ему, но и следили за ним.
Писателя тяготил постоянный контроль, желание Черткова знать его мысли и переписывать его дневники. Он объяснял Черткову, что копирование дневников «парализует духовную деятельность, парализует знание того, что это сейчас спишется и передастся». Чертков не обращал внимания на такие мягкие просьбы.
Толстой под надзором
Толстой жил под надзором тайной полиции более пятидесяти лет; слежка за ним не прекращалась до конца его жизни. В 1856 году он сообщал В. Арсеньевой: «Оказывается, я под присмотром тайной полиции…» В июле 1862 года в отсутствие писателя был произведён двухдневный обыск в Ясной Поляне. Сделано это было в связи со школой для крестьянских детей, основанной Толстым в своём имении. В письме от 22 июля Толстой рассказывал своей родственнице А.А. Толстой: «…1-го июля приехали 3 тройки с жандармами, не велели никому выходить … и стали обыскивать». Толстой с возмущением писал, что жандармский полковник сидел в его кабинете, читая его письма и дневники.
С начала 1880-х годов слежка за Толстым усилилась. Его новые произведения, отрицающие государственное насилие и официальную церковь, были запрещены и распространялись нелегально. 28 сентября 1882 года (за год до встречи с Чертковым) в связи с интересом Толстого к сектантам за ним был установлен негласный надзор. По замечанию исследователя В.Чисникова, «в России не было политического деятеля, в отношении которого карательные органы самодержавия завели бы столько дел, сколько на Толстого». Тульское губернское жандармское управление, Московское охранное отделение и Департамент полиции в Санкт-Петербурге получали донесения на Толстого. В 1891–92-х годах, во время его работы на голоде, жандармы посылали рапорты о бесплатных столовых, которые писатель открывал в рязанской и тульской областях, и о литературе, которую он раздавал крестьянам. В этом контексте нужно рассматривать те привилегии, которых Чертков настойчиво добивался — копировать дневники и всю корреспонденцию Толстого.
Архив Толстого в резиденции Дмитрия Трепова
2 августа 1893 года Софья Андреевна с тревогой писала в своём дневнике, что часть рукописей Толстого находится у полковника Трепова в Петербурге. Чертков заявил, что, опасаясь обыска, он «спрятал» бумаги Толстого — его запрещённые произведения и дневники — в резиденции своего друга Дмитрия Трепова. По версии Черткова, он заботился о сохранности архива Толстого, а дом Трепова был самым безопасным местом. В 1896 году Дмитрий Трепов будет назначен московским обер-полицместером, близко сотрудничая со знаменитым провокатором, начальником Охранного Отделения Сергеем Зубатовым. У Трепова, которого Толстой глубоко презирал, его запрещённые писания пролежали год.
Реакция Толстого известна лишь частично. В октябре 1894 года Мария Львовна обнаружила копию личного дневника отца в коробке Черткова, которая временно хранилась в Ясной Поляне. Копия была сделана неизвестным лицом, а оригинал хранился у Трепова вместе с запрещёнными статьями. Толстого прежде всего поразило то, что Чертков сделал копию его дневника без разрешения. Это был дневник за 1884 год. Толстой писал его в разгар близких отношений с Чертковым, и там было много интимного: восторженные записи о Черткове («люблю его и верю в него») перемежались с резкой критикой Софьи Андреевны. 19 октября 1894 года, перечитав этот давний дневник, Толстой послал Черткову сумбурное письмо: «Неприятно уже — больше, чем неприятно, — больно то, что дневники эти читали кроме нас люди — хоть тот, кто переписывал, — больно потому, что всё, что там писалось, писано под впечатлением минуты и часто ужасно жестоко и несправедливо, и кроме того говорится о таких интимных отношениях, о которых было гадко и скверно с моей стороны записывать и ещё гаже допустить, чтобы кто-нибудь, кроме меня, читал их». Толстой просил Черткова вернуть оригинал дневника, а копию уничтожить.
24 октября Чертков невозмутимо отвечал Толстому: «Благодарю вас, дорогой друг, что вы отнеслись ко мне так снисходительно и любовно. Это ещё больше увеличивает сознание моей вины перед вами. Я вполне вхожу в ваше положение, и у меня сердце сжимается, когда представляю себе ваши ощущения при чтении этого дневника, списанного не вашей рукой. Повторяю, я уже давно понял свою ошибку и с тех пор в этом отношении педантично осторожен с вашими дневниками и бумагами». В этом же письме Чертков сообщал, что бумаги Толстого и оригинал дневника находятся «в Петербурге у надёжного друга [Трепова] под замком в особом сундуке… Если хотите, я могу поручить ему вынуть и выслать мне для доставления вам эту запечатанную посылку с дневниками, так как мне известен номер, отмеченный на ней снаружи. Но всего удобнее было бы, если бы вы мне позволили самому лично это сделать нынче зимой, когда будем в Петербурге, куда собираемся для того, чтобы хлопотать… о деле Хилковых… Там, где дневники эти сейчас находятся, они в такой же безопасности и так же недоступны для чтения, как и у вас». Только Чертков мог писать о самых возмутительных фактах с полным хладнокровием. В том же письме он настоятельно просил Толстого прислать дополнительную тетрадь дневников, «с которой я буду также педантично осторожен, как и с двумя предшествующими».
Почему же Толстой не порывал отношений со своим «единомышленником», почему продолжал посылать ему дневники и рукописи? Отчасти это объясняется тем, что Черткова он не только любил («беспрестанно думаю о вас и люблю», писал он ему 19 октября 1894 года), но и боялся. Чертков же произносил речи о недопустимости насилия над человеком, а на практике его отношения с Толстым сводились к постоянному насилию над его волей.
Зная о тёмной стороне характера Черткова, Толстой не судил его и на многое закрывал глаза. В апреле 1885 года он писал Черткову: «Я вас мало осуждаю, даже совсем не осуждаю, потому что слишком вы мне дороги. И потому вероятно не вижу много дурного в вас».
Влияние и власть Черткова
Некоторые важные решения Толстого, о которых он в дальнейшем сожалел, были приняты под давлением Черткова. Например, отказ Толстого от авторских прав (на этом настаивал Чертков) лишь обострил издательскую борьбу и в конечном счёте не послужил интересам читателей. А тайное завещание, составленное Чертковым и фактически делающее его исполнителем воли Толстого, привело к тяжёлому конфликту с семьёй.
11 июня 1909 года личный врач Толстого Душан Маковицкий назвал в своём дневнике влияние Черткова огромным и деспотическим. Чертков отбирал у Толстого рукописи, входил к нему в кабинет даже тогда, когда он работал, и единолично решал, кто будет издавать и переводить его произведения. В дальнейшем, в письме от 5 июня 1912 года, зять писателя Михаил Сухотин так объяснял влияние и привилегии Черткова Валентину Булгакову: «ЛН любил ВГ [Черткова] исключительно нежно, пристрастно и слепо; эта любовь довела ЛН до полного подчинения воле ВГ. ВГ тоже очень сильно любил ЛН, но не только сильно, но и властно; эта властность довела ЛН до поступка, совершенно несогласного с его остальными верованиями (т.е. до тайного завещания)».
То, что Толстой любил Черткова, чувствуется по многим его письмам. Так, 26 октября 1910 года, за два дня до ухода из Ясной Поляны, Толстой писал Черткову: «Нынче в первый раз почувствовал с особенной ясностью — до грусти — как мне недостаёт вас… Есть целая область мыслей, чувств, которыми я ни с кем иным не могу так естественно [делиться], зная, что я вполне понят, — как с вами». Думается, что если Чертков и любил Толстого, это была эгоистичная, патологическая любовь, основанная на желании нераздельно владеть тем наследием, которое принадлежало миру.
По замечанию Мода, Чертков подталкивал Толстого к принятию самых крайних решений. Так было и с уходом из Ясной Поляны: Чертков убедил Толстого сделать этот шаг. Фанатичным религиозным последователям, толстовцам, нужна была их собственная легенда. Они ждали от Толстого доказательства его учения, полного отречения от материальных благ. Оставив своё поместье, так называемые «условия роскоши», Толстой должен был пойти по миру проповедником, как Христос и Будда. Как всегда, у Черткова был и личный интерес: в долгой борьбе с Софьей Андреевной ему нужно было доказать, что не она, а он ближе всех Толстому. Без давления Черткова и его интриг Толстой не ушёл бы из дома в возрасте 82 лет.
По словам старшей дочери писателя Татьяны Львовны, Чертков внёс много тяжёлого и необъяснимого в их семейную жизнь. 28 февраля 1912 года, в ненапечатанном письме в редакцию «Русского слова», Татьяна Львовна рассказывала о том, как Чертков старался отдалить Толстого от близких ему людей, как присвоил себе право редактировать и изменять тексты писателя, как создал атмосферу ненависти и лжи в Ясной Поляне, как боролся за то, чтобы бесценные рукописи Толстого принадлежали ему одному. В последнюю минуту Татьяна Львовна забрала это письмо из редакции. О причине не приходится догадываться: она была «во многом связана обещанием молчания», о чём упоминала в том же письме.
Толстой никому не позволял критиковать Черткова. В прощальном письме из Астапова он напоминал старшим детям Татьяне и Сергею Львовичу, что Чертков «находится в исключительном по отношению ко мне положении».
На фотографиях с Толстым — и снимках, сделанных в последние годы в рабочем кабинете, — Чертков возвышается над писателем. Старичок Толстой трудится за письменным столом; могучий и внушительный Чертков сидит с блокнотом за его спиной, чтобы записывать высказывания великого человека. Хотя на этих снимках Чертков представлен последователем Толстого, этот властный человек играл командную роль в жизни писателя.
Кто такой Чертков?
Кто же такой Чертков и что о нём известно? Предки его были придворной аристократией. Отец, Григорий Иванович Чертков, служил трём царям: начинал флигель-адъютантом при Николае I, затем был генерал-адъютантом в свите Александра II и АлександраIII. Отношения Чертковых с царями были настолько близкими, что Александр II посещал их петербургскую квартиру без охраны, а Александр III и Императрица Мария Фёдоровна приходили играть в карты. Чертков считал себя незаконным сыном Александра II, о чём намекал, например, в воспоминаниях, напечатанных в 1909 году в «Вестнике Европы».Там есть такие строки: «…Зная личное благорасположение, всегда проявляемое ко мне государем (Александром II), я самодовольно предвкушал… новую встречу с ним лицом к лицу». Недаром и Софья Андреевна после аудиенции с Александром IIIвесной 1891 года написала в дневнике, что царь напомнил ей «немного Владимира Григорьевича Черткова, особенно голосом и манерой говорить». Дядя Черткова, граф Пётр Андреевич Шувалов, был влиятельным советником Александра II, а также — всемогущим шефом жандармов, главным начальником III отделения Собственной Е.И.В. канцелярии.
Подружившись с Толстым и став его последователем, Чертков не порвал связей со своей средой, несмотря на многочисленные утверждения обратного. Всего поразительней его многолетняя близкая дружба с Дмитрием Треповым, близким приятелем по конногвардейскому полку, проводником зубатовской политики, а с 1905 года — Санкт-Петербургским генерал-губернатором. В качестве советника Николая II Трепов обладал огромным влиянием. В мае 1905 года он был назначен товарищем министра внутренних дел, заведующим полицией и командующим отдельным корпусом жандармов (с оставлением в должности генерал-губернатора). В октябре 1905 года, во время Всероссийской стачки, Трепов издал памятный приказ, обращённый к войскам: «Холостых залпов не давать и патронов не жалеть». Для Черткова же, несмотря на его толстовство, Дмитрий Трепов оставался другом и покровителем. Сохранилось письмо Черткова от 25 мая 1905 года, где он рассказывает жене, Анне Константиновне, о протекции Трепова. Но об этом — чуть позже.
Высылка Черткова в Англию
В 1896–97 годах Чертков в числе других последователей Толстого принял активное участие в деле духоборов, составляя воззвания об их бедственном положении. В отличие от толстовцев Павла Бирюкова и Ивана Трегубова, сосланных за эту нелегальную деятельность под надзор полиции в Прибалтийский край, Черткову было разрешено выбрать место принудительной высылки. Он выбрал Англию, куда раньше ездил на каникулы с матерью. Удивительно то, что ему удалось перевезти туда огромный архив произведений Толстого и рукописи сектантов. Уехав в Англию с семьёй и прислугой, Чертков жил там на широкую ногу, покупал дома, построил хранилище для рукописей Толстого, стал его влиятельным издателем.
В мае 1905 года, после политической амнистии, ему было разрешено приехать в Россию и навестить Толстого. Разрешение было дано Дмитрием Треповым, о чём Чертков и сообщал жене в подробном письме: «Теперь расскажу о моём торжественном въезде в Россию, о котором ты, может быть, уже узнала из русских газет. 9 мая, подъезжая к границе, я думал, какого рода впечатления готовит моя родина после моей восьмилетней вынужденной отлучки…» На приграничной станции Вержболово, где багаж пассажиров обыскивался, знакомый жандармский офицер сообщил Черткову, что он должен «подвергнуться строгому обыску. Я ему сказал, что мне очень жаль и совестно за него, что он собирается совершить надо мной такое скверное дело. Он, улыбаясь и жеманясь, согласился, что дело это действительно неприятное, в особенности между военными сослуживцами». Далее Чертков с юмором описывает, как проходил обыск. «Меня повели в общий зал в большую комнату, по-видимому, проходную царскую, судя по мебели и другим признакам. Впереди меня шёл старший жандармский офицер, сзади — младший». Носильщик принёс вещи Черткова; старший офицер спросил, есть ли там какие-либо бумаги. Чертков уселся посреди комнаты и обратился с речью к стоявшим перед ним жандармским офицерам: «Дело, которое вы собираетесь совершить, есть скверное насилие над человеком и принимать участия в этом деле я, разумеется, не стану. Поэтому не стану отвечать ни на какие ваши вопросы». Подошло ещё несколько жандармских офицеров, и Чертков снова продемонстрировал свои толстовские взгляды. Его обыскали, но, оказывается, он именно этого и ждал. «На мне и в моих вещах ничего не нашли, кроме нескольких писем от Трепова по поводу моего приезда…» Чертков намеренно положил эти письма в карман вместе с брошюрой о революционном анархизме и английским социалистическим листком. Ему вернули все бумаги, за исключением его собственной статьи об анархизме Толстого; эта статья была отправлена в Департамент полиции. По прибытии в Петербург Чертков отправился на встречу с Треповым. Как он пишет жене, «Трепов был очень возмущён, что подвергли меня обыску после того, что он заявил, что лично за меня отвечает. А два дня спустя его назначили на должность равносильную министру полиции, и теперь вся эта часть [отдельный корпус жандармов, А.П.] под его непосредственным ведением. Кстати, он очень охотно принимает от меня всякие ходатайства о других, поэтому если у кого из наших друзей есть просьба, ‘now is the moment’». Трепов предложил Черткову продлить его пребывание в России, но он отказался, объясняя жене, «я думаю этого не делать, чтобы не отлучаться от вас больше условленного месяца».
О чём говорят архивные документы
Близкий друг Дмитрия Трепова, Чертков был тёмной личностью. Архивные документы свидетельствуют о его связях с царской тайной полицией. Полная информация опубликована в моей книге «Tolstoy’s False Disciple». Здесь же я вкратце расскажу о дружбе Черткова с Владимиром Кривошем, служившим в секретном отделении Департамента полиции переводчиком-дешифровщиком и осуществлявшим перлюстрацию переписки в «чёрном кабинете» при Санкт-Петербургском почтамте. (О словаке Кривоше, свободно владевшем многими языками, интересно и подробно рассказывается в книге А. Здановича и В. Измозика «Сорок лет на секретной службе: жизнь и приключения Владимира Кривоша».)
В сентябре 1897 года, в объяснительной записке директору Департамента полиции С. Зволянскому, Кривош указывал, что в 1896 году среди его близких товарищей по Санкт-Петербургу был Владимир Чертков. В июле 1897 года, вскоре после высылки Черткова в Англию, Кривош взял заграничный отпуск и приехал в Кройдон близ Лондона, поселившись в доме Чертковых. Приглашение прислала ему в июне того же года жена Черткова, Анна Константиновна. Кривош отвечал ей в шифрованном письме от 16 июня, где были такие строки: «Под группой при магнии №1 я разумею группу с офицером-казаком (…) Группа ‘А.К. и О.К.’ крайне неудачна, и ничего с ней нельзя было поделать (…), зато группа ‘Шк. и неизвестный мне штатский’ после усиления стала хорошей». Речь шла об одной из фотографий, сделанной в петербургском доме Черткова накануне его высылки из России. Фотографом был Кривош, приятель Черткова. На групповом снимке, о котором он писал Анне Константиновне, Толстой запечатлён в кругу своих друзей и последователей. Писатель сидит во втором ряду между Чертковым и Анной Константиновной (А.К.); перед ними — её сестра Ольга Константиновна (О.К.), последователи П. Бирюков, Н. Ге (сын художника) и А. Шкваран (Шк.). Такие снимки нужны были полиции для опознавания оппозиционеров, в данном случае — толстовцев. Иначе приходилось пользоваться словесными описаниями. На этом же снимке Кривош запечатлел и самого себя: он стоит в заднем ряду с краю, рядом с художником И. Репиным и сотрудником «Посредника» И. Горбуновым-Посадовым. Заканчивая письмо Чертковой, Кривош хвастался востребованностью своей фотографии: «Подобного успеха я никогда не ожидал от своей atelier photographique (…) Я полагаю, что как Лев Николаевич и Владимир Григорьевич [Чертков], так и остальные участники общей группы ничего против того иметь не будут, что я раздавал группы с их изображением всем пожелавшим их иметь моим знакомым и друзьям, это всё публика хорошая (…)» Приехав к Чертковым в Кройдон, Кривош вёл наблюдение за толстовцами и посещавшими их дом политическими эмигрантами. В дальнейшем Кривош сообщал в объяснительной записке директору Департамента полиции, что собранные им сведения (например, способы пересылки нелегальной литературы) были использованы «в служебных интересах».
Чертков любил «растянуться на кровати и читать в газете полицейские новости». Не чужды ему были и полицейские методы, о чём, например, свидетельствует обыск, устроенный им в Ясной Поляне вскоре после смерти писателя. В статье «Злой гений гения» Валентин Булгаков рассказывает, как 8 ноября 1910 года, вернувшись из Астапова раньше семьи, Чертков произвёл обыск в кабинете Толстого. «Не обращая никакого внимания на сновавших вокруг него людей, высокий, грузный, одетый в длинное осеннее пальто, Чертков влезал на стулья и табуреты и озабоченно шарил за портретами и за книгами на полках: не осталось ли там каких-нибудь бумаг (…)». Неизвестно, что именно искал Чертков, но факт обыска говорит о многом.
Карьера Черткова после революции
Несмотря на близость к царям, Чертков не эмигрировал после революции. Он встречался и переписывался с Лениным и Сталиным. В 1928 году Чертков получил от Сталина разрешения на публикацию юбилейного собрания сочинений Толстого (будущего 90-томника, куда вошли даже религиозные работы писателя). Один Чертков мог добиться такой привилегии от советского правительства! В течение многих лет он писал настойчивые письма Сталину, требуя финансирования своего издательского проекта.
В советское время Чертков говорил и писал о своём изгнании из России царским правительством. Скорее всего, говорил об этом и Дзержинскому во время их личной встречи. Чертков оставил набросок воспоминаний об основателе ВЧК. По словам Черткова, Дзержинский выслушал его рассказ о сектантах «с замечательным вниманием, чуткостью и исключительным интересом». Кстати, бывший приятель Черткова, Кривош, мог помочь организовать эту встречу. С 1919 года Кривош работал в Особом отделе ВЧК в качестве переводчика-дешифровщика, получая задания лично от Дзержинского.
В феврале 1920 года Чертков обратился к Дзержинскому в связи с предстоящей поездкой своего сына в Англию, где оставался архив Толстого. «Т. Менжинский сказал мне вчера, что поездка сына моего не встретит препятствий со стороны Особого Отдела, но что вопрос о том, чтобы его сопровождала жена, зависит от Вас (…)». Далее Чертков предлагал Дзержинскому использовать его связи в Англии и писал, что сын его со своим знанием языка может быть полезен советской делегации Центросоюза.
Семья Черткова не пострадала во время сталинских репрессий. Его сын, В.В. Чертков, сотрудник Литературного музея, весной 1937 года ездил за границу к родственникам. 20 апреля Чертков-младший спокойно сообщал в Народный Комиссариат по Иностранным Делам, что хотел бы побывать в Англии, Франции и Дании: «…У моего отца по наследству от его матери остался в Англии небольшой кусок земли (12 акров) и 2 коттеджа, которые теперь перешли по наследству ко мне или верней должны перейти».
Когда пишут, что Чертков храбро защищал толстовцев во время репрессий, к этому нужно добавить, что защищал он в основном своих арестованных секретарей. Что же касается его отношений со сталинским правительством, факты говорят сами за себя. Когда 9 ноября 1936 года Чертков умер в возрасте 82 лет (как и Толстой), его некролог появился в «Известиях». Чертков был назван ближайшим другом великого писателя и главным редактором полного юбилейного собрания сочинений Толстого. В постановлении Совнаркома, подписанном Молотовым 9 ноября, сообщалось о решении принять похороны Черткова «на государственный счёт».
За свою долгую жизнь Чертков перевоплощался много раз: он был близок царям, Толстому, религиозным сектантам, революционерам и советскому правительству. Но чем бы ни занимался этот властолюбивый и ловкий человек, он всегда жил двойной жизнью.
