Искусство в море коммуникаций: о границах плагиата

Борис Кутенков: В 2015 году я уже проводил опрос для журнала «Лиterraтура» (с участием Марины Палей, Александра Чанцева, Евгения Абдуллаева, Дмитрия Веденяпина, Елены Зейферт, Александра Белякова, Всеволода Емелина, Ростислава Амелина, Василия Бородина) о границах творческого заимствования в литературе и его плодотворности. Мнения были разноречивыми – от категоричной уверенности в «воровстве» (что касается заимствования чужих приёмов и интонации) – до суждений о плодотворности таких заимствований; о разнице между «дурным заимствованием и творческим переосмыслением»…

На «Textura» мы решили провести похожий опрос, придав ему несколько иной тематический ракурс – заимствование в массовой культуре и в искусстве. Очередной повод к обсуждению проблемы (по мнению некоторых потенциальных респондентов, казусный) дала история в шоу-бизнесе, разгоревшаяся под Новый год. 1 января поэт-песенник Александр Вулых обвинил Аллу Пугачёву в плагиате, заявив, что её новая песня («Я летала») звучит точно так же, как написанная 15 лет Игорем Сарухановым. Его поддержали коллеги – Юрий Лоза и Игорь Саруханов.

«Дальше события развивались стремительно, – говорит издание «Starhit». –  Алла Борисовна позвонила Александру и сказала, что композицию «Придуманная любовь» от Саруханова услышала впервые. Автор песни «Я летала» молодой композитор Олег Влади вообще выступил с заявлением, что обвинение в плагиате – «спланированная атака на Пугачёву, а она совсем ни при чём». Игорь Саруханов продолжал призывать к ответу плагиатчиков, грозил пойти в суд. Но Александр Вулых, который поднял вопрос об авторстве песни Пугачёвой, неожиданно пошел на попятную и призвал всех решить вопрос мирным путём. Как говорят, именно Вулых предложил, еще раз прослушав и проанализировав песню, установить двойное авторство музыки к ней. Игорь Саруханов и Олег Влади всё-таки встретились и решили дело мирным путём, о чем сообщили на своих страницах в социальных сетях».

Мы предложили нашим респондентам следующие вопросы:

1. Известны ли Вам случаи подобных «совпадений» в литературе? Если да, обусловлено ли, на Ваш взгляд, их наличие или отсутствие разницей в природе массовой культуры и искусства – или же какими-то другими факторами?
2. Сталкивались ли Вы с подобными совпадениями в Вашей творческой практике или практике Ваших знакомых – и, если да, как вы/они выходили из подобных ситуаций?
3. Проблема «творческой памяти»… Есть ли сущностная разница между заимствованием музыки/текста песни-однодневки, уходящей в небытие по окончании ротации, песни, где музыка и слова условно «общие», т.е. не подразумевающие индивидуального почерка, – и жестом искусства, априори предполагающем индивидуальность?

В опросе участвуют:

Дмитрий БАК – филолог, профессор Российского государственного гуманитарного университета, директор Государственного музея истории российской литературы имени В. И. Даля;

АННА БЕРСЕНЕВА (Татьяна СОТНИКОВА) – прозаик, кандидат филологических наук, доцент Литературного института им. А. М. Горького;

Всеволод ЕМЕЛИН – поэт, лауреат Григорьевской поэтической премии.

Дмитрий БАК:

1. Споры по поводу плагиата возможны вовсе не только в массовой литературе – известно, что в конце 1850-х годов Гончаров обвинил Тургенева в том, что тот в своём романе «Дворянское гнездо» использовал характеры и ситуации из его собственного романа «Обрыв». Парадокс был в том, что «Обрыв» вышел в свет только через десять лет после этой ссоры, поэтому речь могла идти о заимствовании не самого текста, а некоторых идей и замыслов. Так что о доказуемом плагиате невозможно было говорить в принципе. Тем не менее, даже в этом случае синклит доверенных лиц в процессе третейского суда не рискнул напрочь отвести обвинение Гончарова – некоторые сходства явно просматривались. В качестве причины был назван не плагиат, а тот факт, что оба литератора пишут об одной и той же современной российской реальности.

Что до массового искусства – то здесь, конечно, никакой плагиат невозможен. Если я пропою что-нибудь вроде «я тебя люблю, а ты ушла, но ты вернёшься, и я нанесу тебе поцелуй», то эта фраза может быть с небольшими вариациями отыскана во многих десятках произведений низовой культуры. Так что массовое искусство пора оставить в покое: пусть оно будет таким, какое оно есть.

2. Известны споры о романах Михаила Шишкина, точнее, о незакавыченных заимствованиях в его книгах. Я видел реакцию людей, которые готовы были совершенно всерьёз обвинить Шишкина в плагиате. Конечно, это никакой не плагиат! Люди, подозревающие его присутствие, просто не знакомы с идеями интертекстуальности и т.д. Хотя, впрочем, дело здесь достаточно серьёзное: даже не нужно уходить в далёкое прошлое и приводить пример с заимствованием Шекспиром сюжета «Гамлета» из хроники Саксона Грамматика. Можно вспомнить более близкий по времени случай – Томас Манн был вынужден сопроводить роман «Доктор Фаустус» комментариями, потому что были претензии со стороны композитора Арнольда Шёнберга, автора музыкальной «додекафонии», то есть особой двенадцатитоновой техники композиций.

3. Границы, как ни странно, очень зыбкие. Существует ведь гениальная музыка Игоря Стравинского, основанная на отсылках к народной музыке, которая здесь уже абсолютно не народна. Похожая история есть в прозе Маканина – в повести «Где сходилось небо с холмами» – о композиторе, который вырос в городе у железной дороги, где живут люди, которые тушат пожары и гибнут – и поют песни по вечерам. Он становится известным композитором и, приезжая на малую родину, видит, что в поселке всё меньше поют, вот тут-то композитор понимает, что его музыка основана на тех песнях, которые он слышал в родном посёлке, и он как бы высосал эту подлинную музыку из естественной среды её существования, «из народа».

Анна БЕРСЕНЕВА

1. Мне подобные случаи на память не приходят, но, думаю, вот именно что просто не приходят на память, вообще же они наверняка есть, и каждый, посвятив некоторое время поиску, может их обнаружить. А если отойти от приведённого примера, когда один деятель массовой культуры позаимствовал что-то у другого, то следует понимать, что заимствование как явление лежит в основе массовой культуры вообще. И речь не о плагиате, вольном или невольном, у своего современника, а о том, что открытия, совершающиеся в искусстве – часто, но не обязательно в его авангардных явлениях – впоследствии становятся мейнстримом, то есть явлением массовой культуры. Это всегда так, природа массовой литературы такова. Трудно, например, не заметить, что приёмы – сюжетные, психологические, стилистические – русского романа, абсолютно нового художественного явления XIX века, которым Россия до сих пор самым значительным образом отмечена в мировой культуре, тиражируются сейчас в любом сколько-нибудь грамотном российском детективе, и именно (а часто и только) они востребованы массовой публикой, причём настолько массовой, что она включает в себя и большинство литературных критиков. Ещё раз подчеркну: речь не о заимствованиях друг у друга деятелями массовой культуры – в их случае речь может идти только о плагиате.

2. С возможностью или невозможностью заимствовать сталкивается сейчас любой пишущий книги человек. Писатель по природе своей настроен на то, чтобы преобразовывать явления жизни в текст, и таковыми явлениями жизни становятся для него реальные истории, причём не только личные, но и услышанные от близких, не очень близких, знакомых или совсем не знакомых людей. Источник историй очень часто – именно рассказ всех этих людей о том, что с ними происходило в действительности. Что дальше произойдёт с этими реальными историями, будут они перенесены в книгу «как есть», или интерпретированы, или полностью переосмыслены – дело писателя и его неотъемлемое право. Такой алгоритм писательской работы всегда приводил к конфликтным ситуациям – когда герой, в жизни, очень может быть, вполне положительный, узнавал себя, например, в отрицательном персонаже из-за того, что этому персонажу была отдана его житейская ситуация. Со мной такие случаи происходили всегда и происходят сейчас, они неприятны, но с ними ничего не поделать.

Однако сейчас во всю эту схему добавился один важный элемент: многие люди, не имеющие и не намеревающиеся иметь никакого отношения к литературе, не просто рассказывают какие-то эпизоды из своей жизни первому встречному или случайному попутчику в поезде, а описывают их в социальных сетях, причём в открытых постах. И как относиться к таким записям писателю, который их обнаруживает именно в качестве случайного встречного? Может ли он считать их прототипическими и использовать в собственном творчестве, преобразовывая? Или это будет плагиатом, поскольку истории записаны? Я не знаю ответа на этот вопрос, причем ни юридического ответа, ни этического. Природа творчества властно диктует писателю право втягивать в себя всё, что даёт ему жизнь, и выдавать затем в виде текста. Очень трудно идти против этой природы в связи с новыми способами социальных коммуникаций, и не уверена, что надо против неё идти. В общем, для меня вопрос остаётся открытым. Обычно я спрашиваю у авторов историй, если не услышала их, а прочитала, могу ли я использовать их в книгах, и пока не получала отрицательных ответов. Что будет, если получу, не знаю.

У меня был крайне неприятный эпизод в довольно давние времена, когда я ещё не понимала особенности социальных сетей именно в этом смысле. Я искала для героя профессию, которая была бы органична для того характера, который я задумала, и нашла идеально подходящую. Но профессия эта была редкой и, когда я стала собирать материал о ней, то обнаружила, что он очень ограничен. Правда, мне того материала, который имелся в открытом доступе, было достаточно, и я просто не задумалась над тем, что представитель этой профессии легко «узнает» себя в герое. То есть узнать именно себя он не мог, потому что герой не был похож на него ни в чем, но профессия и, соответственно, ряд ситуаций, с этой профессией связанных, могли быть узнаны. У меня такое бывало и раньше, это естественно. Когда герой у меня был врачом Красного Креста, я долго приходила к людям этой профессии буквально как на работу, и в результате получилось, что герой полностью мною придуман, у него нет прототипа, но все эпизоды его профессиональной деятельности абсолютно подлинные. Но это было двадцать лет назад, тогда истории «прототипами» мне просто рассказывались. А сейчас они этими условными «прототипами» не только рассказываются – в интервью, например, – но и записываются. Вот это-то я и не сразу осознала – по моей сетевой неопытности мне показалось, что эпизод, описанный на личной открытой странице, равен публичному интервью. Это, конечно, не так, и теперь я это понимаю, а когда-то мне пришлось пройти через очень непростые объяснения с незнакомым человеком, который был обижен на использование эпизодов из его жизни в моей книге. Ещё раз подчеркну: юридических претензий у него быть не могло, потому что он неоднократно рассказывал эти истории и устно, и в печатной прессе, но вот то, что они были также приведены в его блоге, делало ситуацию очень двусмысленной. К счастью, человек был интеллигентный, он принял мои извинения, и всё разрешилось спокойно. Но, обжёгшись на том случае, я теперь крайне осторожна в море коммуникаций.

3. Заимствование песни-однодневки – просто плагиат, здесь нечего обсуждать, её слова и музыка не «общие», а объект авторского права и подлежат юридической защите. Заимствование способа создания художественного произведения – как в приведённом мною примере с русским романом – явление объективное, которое надо просто сознавать.

Всеволод Емелин

1. Подобные случаи в литературе мне не известны. За всю литературу не скажу, но в стихосложении отсутствие их объясняется, на мой взгляд, по Марксу экономическими причинами. В поп-культуре люди работают за деньги или, как минимум, за славу. Стихи пишут для самовыражения и только. Поэтому тут плагиат не имеет никакого смысла.

2. Не сталкивался.

3. Мне кажется, сущностной разницы не существует. Тут главный вопрос, что окажется однодневкой, а что «жестом искусства»? Боюсь, в момент появления произведения никто не может этого определить.