БАГАЖ
БАЛКА И СУДЬБА
Я собираю – мысленно – сонно – медленно – круг неразлаженных людей. В ладу. А жить при всезнающем уме, простёганном блестящей, суровой ниткой аналитизма, или гордого своим половозрелым атеизмом, или мало- или суеверном, – в модной эвакуации от Бога, – эта современная манера понятна и скучна, ибо воспроизводима любым желающим. Я других ищу. Знаю: читать призывы судьбы между строк видимого жизненного текста – искусство максимально травматичное для тех, кто сопротивляется. Из Розанова, книга «О Пушкине», глава «Фрагменты»: «Художник-наблюдатель – всегда цельный человек, чуждый внутреннего разлада, быть может оттого и любящий жизнь и человека, что не чувствует мучительности быть человеком и жить».
На балке краска – рыжеватая, маслянистая, с призвуком красной глины – подновляли – выпирают неровные остатки былых покрасок и жилки-трещинки дерева – потолочная деревянная. Обыкновенная. Низкий потолок. На такой низкой балке невозможно повеситься. «Та самая, – подчёркивает местный, – не меняли».
Домик в Елабуге стал мемориальным и полностью задавил своим сюжетным грузом тысячелетний город. В августе 1941 года она с сыном прожила в Елабуге десять дней, попала по неизбежности – окрест было занято. Десять дней. Но низкой балкой потолочной она снесла из народной памяти целый город – будто пылинку рукавом смахнула. Сейчас спроси любого: что ты знаешь о Елабуге? И всё, один ответ, ничего другого, будто и не было в мире города Елабуга, покуда в него не доставили двух эвакуированных.
Служители музея вкладываются в каждого посетителя, будто на премьере. Можно спрашивать из неформального. Я спросила: где она покупала курево? Откуда табак, жёстко необходимый глубоко курящему человеку, вообще брать в августе 1941 года в Елабуге? Оказалось, табак рос во дворе.
Я ходила-ходила по домику и впервые задумалась о самоубийстве Цветаевой не по книжке, не по фантазиям историков, а под балкой. Возможно, высота его обычна для домиков Елабуги, но этот – давит в миллион тонн, весь дом давит, и там невозможно прожить более суток, он ловушка. Я тридцать третьим глазом увидела всю последнюю сцену. В узких, как мешок, сенях, где та самая балка, на которой невозможно повеситься, а только удавиться, поджав ноги, то есть настойчиво умереть в понимании. Такой домик судьбе ещё выбрать надо было, чтоб душа сама попросилась рывком из тела – лишь бы куда подальше. Я знаю, что не каждый человек бывает удостоен судьбы, а многие даже не понимают различий между судьбой и резюме.
Визит мой в памятные сени был в апреле 2018, а я и сейчас, в июле, принимаю: льются трезвые озарения, рогатые отсветы видения, пробившего меня в Елабуге, весёлом древнем городке, с размашистым баннером под стеной заводика в ста метрах от мемориала: «Елабуга – город, где вас всегда ждут!»
В апреле Елабуга хороша. Попала я туда почти случайно: поэт Лилия Газизова, организатор Хлебниковского фестиваля – поэтического – пригласила меня, прозаика, выступить в Казани и Елабуге вместе с поэтами. Риск. Но я же молодец: прекрасно читаю, у меня поставленный голос, есть короткая проза для сценического выхода – и всё в пределах санитарной нормы. Не посрамила. Но доля случайности была. На встрече в библиотеке случайно выяснилось, что в городе есть мои книги, а у гида на полке дома с самого детства стоит сборник с моей первой публикацией. Фантастика. И всё вдруг закольцевалось. Я услышала rondeau судьбы: хорошая музыка сфер.
Бывают лавки, табуретки, словно из аю-дагского держи-дерева: сел мимоходом и вдруг – судьба. Это я наговорила, чтобы не наорать.
