Олег Горгун родился в 1989 г. в деревне Большие Чучевичи Лунинецкого района Брестской области, Республика Беларусь. Пишет стихи с 15 лет. Публиковался в журнале «Неман», автор книги «Дома в октябре» (Изд. «Кнiгазбор», 2015 г.). Живет и работает в г. Минске.
МЫСЛИ В СЕНТЯБРЕ
Прошел июль, и август — вслед за ним.
На убранных полях — последний дым.
Пройдет сентябрь, и, вслед за октябрем,
придет зима засыпать этот дом.
Настанет время баночек, пилюль.
Пройдет июль, июль, июль, июль…
Проедут мимо в окнах поездов.
Ненужных очень много станет слов.
В ролях все укрепятся, отыграв.
Подслушивая терции октав
метели через груши, столько лет
плодоносящей, сломанный скелет,
мы все поймем, что нужно понимать,
все отдадим, что надо отдавать.
И в дымке отбуранившей пурги
дождемся встречи с кем-то дорогим.
ОДИНОЧЕСТВО
Для прихода Командора
нет причин еще пока.
В перспективу коридора
лепестки летят с цветка.
В балахоне пилигрима,
слишком верная жена,
ты пройдешь почти незримо
за орнаментом окна.
Я не знаю, что мне надо.
Каменеет ветхий дом.
Гелиос слинял с парада.
Вечер, Анна, за окном.
ОДНА НЕДЕЛЯ В МИРЕ БЕЗ ТЕБЯ
Три стрелки отработали семь дней…
К жилью прибился тощий воробей,
ни крошки не нашедший в зернах льда.
С тех пор как ты исчезла навсегда,
все стало тише: мысли, города.
И первый снег, что выпал в первый раз
в мир без тебя, особенно без глаз
твоих, теперь особо бел и тих.
Особенно без глаз, пойми, твоих
печально. Стало меньше, что скрывать,
причин, чтоб этот белый созерцать.
Но больше стало точно на одну,
чтоб бросить эту нищую страну.
ОПОЗДАНИЕ
В снах ни луча. Отпахало смиренное
солнце в нездешнем краю.
Пью, опоздавши, из кружки прощения
темную память свою.
Свастикой небо разбито на комнаты.
Снег превращается в дым.
Поздно! Над нами гигантские роботы
строят отчизну другим.
* * *
Не придет sms-ка, не прилетит голубь.
Солнце на нашем балконе, но нас там нет.
Я покидаю на первом нескором город
и потихоньку еду в тишайший чужой рассвет.
Что еще мне осталось? Полярный полюс,
небо и смерть, если долго стучать вперед.
Осознавать, что сказавший три слова голос
поздно вернуть. Но одно из них не пройдет.
ОТРЫВОК
Что сказать? Пропал запал
вдруг сорваться на вокзал.
Все равно, куда ни едь,
не увидеть, не узреть.
Сложно с золотом в стране.
Дождь и ненависть в окне.
Сон, заснув, приснить бы хоть,
как душа, покинув плоть,
пролетая города,
обгоняя поезда,
залетит в одно окно.
Дом пустой, но все равно…
* * *
Воробьи на закате в рядок уселись на провода.
Провод издалека не заметен и кажется, что они,
вопреки Аврааму, толпой пребывают в вере.
ПЕСЕНКА ОДИНОКОГО ЧЕЛОВЕКА
Что-то оно тускловато, окошко.
Нет ни луны, ни жены, ни гармошки.
Что ли сварить мне на ужин картошки?
Оп, она вся погнила.
Мрачен мой дом. Не отмыть его паром,
ни растворителем, ни скипидаром.
Нет в нем уюта. Берите задаром.
Скарб его — пыль да зола.
Тем и хорош, что покинуть не жалко.
Взять за порогом нагретую палку,
выйти путем синеглазой вразвалку
к желтой, что в небе взошла.
* * *
Утром все по-рождественски. Снег.
Еще светятся двери театра.
Фонари обрамляют проспект,
как дорогу от яслей обратно
освещали уже мудрецам
не звезда, а шеренги созвездий.
От доверия к твердым шагам
переходишь, при этакой бездне
завирухи, к понятьям иным:
только мысли способны пробиться
через этот космический дым
и метущий сугроб с черепицы.
Только мысли о том, что уже
в снежной стуже родился Спаситель,
чтобы каждый схлестнувшийся с ней
по свече заприметил обитель.
УТРО НА ТИВЕРИАДСКОМ МОРЕ
В холоде раннем дня,
возле густых берез
«Любишь ли ты Меня?» —
спрашивает Христос.
Петр, не сомкнувши глаз
за ночь, продрогнув весь,
хрипло твердит: «Сейчас
я пред Тобой как есть…»
Вьется костра дымок.
Рыбка трещит в огне.
С ветки упал листок.
Лодка лежит на дне.
Нет у костра Христа.
Нет рыбаков. Рыбак,
светел, как ткань холста,
смотрит на море, как
бьется оно о брег.
День занялся́ вдали.
В море смотря, изрек
старец слова: «Земли
я исходил пятак
добрый, ловя людей.
Вырос тяжелым злак
Церкви, Господь, Твоей.
И, отправляясь в Рим
на сатанинский крест,
снова я здесь, поим
воздухом этих мест,
где карасей ловил
в лодке, где в рани дня
Ты у меня спросил:
«Любишь ли ты Меня?»
MORTEM
без глубокого слова
без большого гроша
без чего-то другого
отлетела душа
отказавшие ноги
в неувиденный свет
по незримой дороге
унесли уже нет
в доме стало так тихо
разобрали цветы
разошлись без шумихи
все родные лишь ты
разомкнувши объятья
с наполнявшей твой мир
видишь в белом квадрате
тьму космических дыр
НОЧЬ И УТРО В МАРТЕ
1.НОЧЬ
Маленький мальчик идет по тоннелю сна.
Тоннель кончается домом (в каждом окне — весна).
В доме шумно и пахнет медом янтарный свет.
Сестрички одеты в яркие платья, которых нет.
Мальчик смотрит в трельяж — глядит на него старик.
Но мальчик не удивляется, он привык
к тому, что во сне перевернуто все верх дном.
Потому что утром будут серыми платья и за окном
будет серая осень, или (еще серее) весна,
маленький мальчик знает, что он — порожденье сна
взрослого человека. Но знает, что сделать мог
сон таким только он, хотя его мир далек,
и дом его дальше солнца; что сон ведь на то и сон,
чтобы дом был пронизан светом со всех сторон.
2.УТРО
Словно плюшевый мишка падает из окна
последний аккорд сонаты дурного сна.
И я просыпаюсь — жестью забит квадрат,
бывший раньше окном. На меня глядят
полки бессмысленных толстых книг.
И я забываю паденья прекрасный миг.
Вместо него — снова дни потрепанней карт.
Но где-то ведь снег растаял, ручьи побежали, март.
НОЧЬ В АВГУСТЕ
На небе над деревней ни луны.
Побили галогенки пацаны.
Сонливо шелестит пустой листвой
в преклонных ле́тах яблоня. Постой,
вот здесь мы тусовались по ночам,
бренчали на гитаре та-ра-рам.
Мы круто отвисали, братаны!
В веранде были стекла зажжены.
А вот замолк надолго этот дом.
Собака сладко дремлет за углом.
Шумит печально крона без плода.
Заснула в туче вещая звезда.
СМОТРЯ НА ФОТОГРАФИЮ БЕЗЛЮДНОГО ПЛЯЖА
Вдруг без всяких законов и правил
очутиться на белом песочке
полудикого пляжа без Homo
и без пальм. Только желтый прибрежный
суховатый тростник шелестящий,
за которым — тревожное море.
Чтоб тростник до воды пригибался;
море с каждой минутой тревожней
становилось; а я без кроссовок
по зыбучему теплому пляжу
продвигался навстречу фигуре
в светлой блузке, что тоже навстречу
мне, в глубоком песке утопая,
продвигалась бы. Ветер крепчал бы,
становясь, то холодным, то теплым.
А затем вдоль кошмарного моря,
в странном свете минут перед бурей
мы вдвоем (завершенье сюжета)
бесконечно продолжили думать,
говорить о прошедшей реально
нашей жизни в банально холодных
городах на банальных широтах.
Что ж, банально. Пускай и банально,
только б это приснилось однажды.
Только б это случилось однажды!
