Олег Демидов

Родился в 1989 году в Москве. Окончил филологический факультет МГПИ. Литературовед. Составитель книги «Циники: роман и стихи» (М.: Книжный клуб Книговек, 2016), а также двух собраний сочинений – Анатолия Мариенгофа (М.: Книжный клуб Книговек, 2013) и Ивана Грузинова (М.: Водолей, 2016). Готовится к печати книга «Первый денди страны Советов» (М.: Редакция Елены Шубиной). Со стихами печатался в альманахах «Ликбез» и «Лёд и пламень», в журналах «Кольцо А», «Нижний Новгород» и «Новый мир». С прозой – в «Волге». С литературоведческими статьями – в журналах «Октябрь», «Homo Legens» и «Сибирские огни». С публицистикой – на порталах «Свободная пресса», «Кашин», «Перемены» и «Rara Avis: открытая критика». Работает преподавателем словесности в лицее НИУ ВШЭ.

---

 

Обзор литературной периодики и Интернета: апрель 2018

 

«ЦЕТРПОЛИГРАФ», «ПРОСПЕКТ» И БЫКОВ

 

Весна в разгаре, а значит – нарастает количество споров и конфликтов в литературном мире. Начнём с издательского бизнеса. Эдуард Лимонов извиняется перед читателями за новую книгу – «Сводка новостей»:

 

«Увидел обложку своей новой книги статей в издательстве “Центрполиграф”. Не обложка, а карикатура какая-то, полностью противоположная моим умным и серьёзным статьям. Прошу у читателей прощения за это уродство и пошлость гнойную – за обложку. Ну что тут поделаешь, недоглядел, а издателям изменил сразу и вкус и такт».

 

Но это не так страшно: к уродливым обложкам мы привыкли. Гораздо хуже, когда издатель публикует книгу, построенную на одних компиляциях.

Мы говорим о работе Николая Переяслова под названием «Маяковский и Шенгели. Схватка длиною в жизнь» (М.: Проспект, 2018). Дело в том, что ранее выходила биография Георгия Шенгели (и мы о ней писали). Над ней работал Василий Молодяков. Если раньше разговор о конфликте с Маяковским возникал в литературном пространстве, то он не выходил за рамки литературоведческих памфлетов и кулуарных споров. После работы Молодякова – не только появился серьёзный тон, но была предложена и иная оптика, с которой разбирается конфликт вековой давности. Переяслов же, мягко говоря, заимствует свежий материал, смешивает со старыми недоработками и выдаёт за полноценное исследование.

 

В «Новой газете» вышло интервью Дмитрия Быкова с Марией Васильевной Розановой, вдовой Андрея Синявского. Сразу же появился комментарий Юлии Рахаевой, вызвавший большой переполох:

 

«Произошла очень неприятная вещь. Один знаменитый российский литератор пришел в гости к одной очень известной пожилой даме. Попил там чаю, пробыл какое-то время, потом уехал. А спустя пару недель эта дама с большим удивлением узнала, что, оказывается, она дала тому литератору большое и ужасно остроумное интервью. Человек, который живет в доме под Парижем вместе с этой дамой все последние годы, прочитал ей этот текст вслух. Дама удивилась, ведь она ничего такого не говорила…»

 

Сам Быков легко объясняет сложившуюся ситуацию:

 

«… я не пользуюсь диктофоном ни в каких случаях, кроме интервью с должностными лицами. Мы знакомы с МВ тридцать лет, за это время конфликтов у нас не было, я смею назвать эти отношения дружескими, тому есть много свидетельств. О согласовании интервью речи вообще не шло, я пообещал, что в нём не будет содержаться никакого перехода на личности».

 

Несогласованное интервью, записанное по памяти. Какие могут быть претензии?.. Впрочем, мы ни на кого не давим: читатель сам решит, как к этому конфликту относиться. Наше дело – дать ссылку на ещё одно интервью Розановой, взятое Сергеем Шаргуновым.

 

ШОРТ-ЛИСТ НАЦБЕСТА

 

Был объявлен короткий список премии «Национальный бестселлер»:

– Василий И. Аксёнов «Была бы дочь Анастасия» (СПб.: Лимбус-Пресс, 2018),

– Мария Лабыч «Сука» (рукопись),

– Дмитрий Петровский «Дорогая, я дома» (СПб.: Флюид ФриФлай, 2018),

– Алексей Сальников «Петровы в гриппе и вокруг него» (М.: Редакция Елены Шубиной, 2017),

– Анна Старобинец «Посмотри на него» (М.: Corpus, 2017).

Для начала необходимо обратить внимание на несколько моментов.

Во-первых, в этом году большое жюри собрало шорт-лист из книг малоизвестных авторов. Таким образом, премия «Национальный бестселлер», действительно, открывает новые имена. Особенно удивительно смотрится сложившаяся ситуация, если учесть, что в лонг-листе были книги Павла Басинского, Сергея Шаргунова, Юрия Буйды, Ксении Букши, Дмитрия Глуховского, Алексея Варламова, Андрея Волоса, Сергея Кузнецова, Александра Мелихова, Ольги Славниковой и Даниэля Орлова – авторов сильных и давным-давно чувствующих себя уверенно в литературном пространстве.

Во-вторых, в коротком списке сразу две книги – о прерывании беременности. В случае Аксёнова – роман (девушка делает запланированный аборт – главный герой пытается жить дальше с преследующей его мыслью: «Была бы дочь Анастасия»), в случае Старобинец – non-fiction (героиня делает аборт по медицинским показаниям и проходит через все круги женского ада). Если сразу две книги короткого списка посвящены этой проблеме, это значит, что всё гораздо серьёзней и настало время обратить внимание на эту ситуацию уже на уровне Министерства здравоохранения.

В-третьих, добавляет масла в огонь реакция Аглаи Топоровой, одного из видных членов большого жюри:

 

«Я, честно, даже не знаю, как начать. С анекдота про советскую передачу «От всей души…»: вышла я на поле, выкидыш случился… Не переживайте, Марья Иванна, мы нашли его, он здесь, в этом зале. Или прямо вот так сказать: мне физически, человечески, женски и т.д. омерзителен этот текст. И я реально имею право об этом написать. Моя дочь умерла в три года десять месяцев за пять часов. Это называется менингококковая инфекция. Мне было плохо, все наши родственники, включая дедушку этой девочки Виктора Топорова (одного из основателей премии «Национальный бестселлер»), на какое-то время сошли с ума. Ну разобрались, конечно, как дальше жить, мы люди стойкие. Это, как говорится, наши дела – наши проблемы. Именно поэтому я считаю себя вправе заявить, что фрагмент тела женщины не является тем, чем его пытаются представить в мексиканских, а теперь уже и русских сериалах: живой, улыбающийся, пытающийся освоить алфавит и катающийся с горки ребёнок – вообще-то совсем не то, что зародилось и живет, обращусь к творчеству Льва Толстого, “в брюхе”».

 

Сначала этот текст появился в «Фейсбуке» Топоровой, но после развернувшейся жаркой дискуссии (ответы Анны Старобинец, посты Вадима Левенталя) был опубликован на сайте премии.

Устав от этого конфликта, Старобинец резюмирует и акцентирует внимание на триггерах, которые вскрывают табуированные темы:

 

«… это очень актуальный вопрос. Заслуживает ли слабый человек уважения (от других людей, от медиков, от СМИ, от чиновников, от общества в целом) – или уважения заслуживает только сильный? Книга об этом: героиня книги – то есть я – оказавшись в слабой позиции, ждет к себе уважения, абсолютно не скрывая свою слабую позицию. Если более детально: она ждет милосердия (которое обычно является следствием как раз уважения), а не жалости (которая легко сочетается с презрением). “Рецензия” члена жюри Нацбеста тоже об этом: автор рецензии демонстративно отказывает героине книги и попутно ее автору в уважении именно потому, что героиня/автор открыто демонстрирует слабость (причем в самом радикальном ее виде – в виде горя), нарушая тем самым основополагающие табу Спарты – не выноси сор из избы и будь сильным…»

 

ПРОДОЛЖАЕМ ОТМЕЧАТЬ ЮБИЛЕЙ ГОРЬКОГО

 

Платон Беседин через Ницше и Толстого подходит к монструозным сиамским близнецам – Горькому и Сталину:

 

«Хоть Горький и написал сотни здравиц в адрес Сталина, а карательные органы назвал едва ли не лучшими людьми. Позволил себе много лишнего, избыточного. Имя Горького срослось с именем Сталина. А споры вокруг последнего никогда не утихнут. Вождя не примут как человека, а станут – и через десятки лет – рассматривать как набор функций, штампов: отрицательных или положительных – в зависимости от воззрений. У Горького будто нет шансов выйти из тени Сталина, отделаться от вождистского шлейфа, стать самостоятельной фигурой. Как и у Сталина нет шансов быть воспринятым объективно – со всеми его промахами и достижениями. Однако изъять Горького из русской литературы значит сделать её намного беднее. Он, действительно, колоссальный писатель. Горький создал и великие полотна (такие, как, «Жизнь Клима Самгина»), и прекрасные рассказы. Перечитайте его новеллы начала 20-х годов, написанные в Сорренто. Или ранние рассказы: «Челкаш», «Каин и Артём», «Мальва». В них виден дар титана. Горький писал много, очень много (в том числе и поденщины), но всегда оставался ощутимо талантливым».

 

На сайте «Горький» Константин Мильчин разбирает, что названо именем Горького. Евгения Пищикова расширяет контекст: теперь ещё и новейшее российское оружие будет названо «Буревестником».

Там же – самые колоритные выписки из книг и высказывания Горького, а рядом – Павел Басинский рассуждает о мистике, преследующей Горького. На «Свободной прессе» Сергей Шаргунов интервьюирует внучек Горького.

Как всегда, отличилось «Радио “Свобода”». На этот раз Борис Парамонов, взяв себе в качестве литературного и морального авторитета Юлия Айхенвальда, рассуждает о «Насилии и лжи» Горького:

 

«… его слава и статус в Советском Союзе были в очень значительной степени искусственными, были спущены в порядке идеологической директивы. Но первоначальную свою, причем международную, славу он завоевал сам. В этом качестве Горький был, пожалуй, едва ли не первым примером того, что потом стали называть массовой культурой с ее идолами. Он был тогдашний, начала двадцатого века, поп-стар. Его герои-босяки были тогдашними хиппи, которыми искренне пленились интеллигентные читатели с их народническим культом, с их уязвленной совестью народолюбцев. Тем более импонировал сам автор, его эксцентричная биография выходца из народа и некоего бродяги Всея Руси: самородок, талантливая натура. В этом славословящем хоре опьяненных интеллигентских комплексантов нашелся все-таки трезвый – Юлий Айхенвальд, сказавший, что у Горького мало таланта и еще меньше натуры».

 

В мартовском номере «Дружбы народов» о Горьком размышляют – в художественной и публицистической формах – Ильдар Абузяров, Герман Садулаев, Даниэль Орлов, Александр Мелихов, Максим Гуреев, Дмитрий Быков, Ефим Бершин, Лев Аннинский.

 

На канале «Культура» вышла передача «Игра в бисер». Игорь Волгин при участии Евгения Никитина, Алёны Солнцевой, Льва Эренбурга и Ирины Минераловой разбирает пьесу Горького «На дне».

 

ИНТЕРНЕТ-ПЕРИОДИКА

 

Открылся сайт «Полка» – очередная попытка структурировать русскую литературу. Но уже не в многотомном энциклопедическом формате, а в виде электронной базы кратких рассуждений и больших литературоведческих статей с перекрёстными гиперссылками. Сделано всё стильно: встречаются оригинальные и редкие фотографии и репродукции картин. Большое количество специалистов приложило руку. Всё продумано.

Однако невозможно объять необъятное, поэтому пока это смотрится как серьёзные, но всё-таки намётки к большому гипертексту – и подспорье для старшеклассников, сдающих ЕГЭ и ломающих голову, как бы пооригинальней выстроить собственную систему аргументации.

Остаётся пожелать создателям удачи. Начинание нужное. Верим, что «Полка» ещё займёт своё место не просто в русском интернете, но и в образовательном, литературном и шире – культурном пространствах.

 

На «Горьком» – «Грязные игры Владимира Владимировича» – Мария Елиферова разбирается с историко-культурным контекстом, в котором Набоков создавал свою «Лолиту». Оказывается, всё не так сложно и запутано – и Гумберт Гумберт мог законно жениться на Долорес Гейз.

 

В литературном журнале «Этажи» – интервью с Александром Кушнером, подготовленное Ириной Террой: идёт подробный разговор именно о биографии поэта, о знакомстве с Ахматовой, о дружбе с Бродским, о пятом пункте. Но один из самых интересных моментов – всё-таки работа учителем:

 

«… я получил назначение в Бокситогорск Ленинградской области, преподавать в школе литературу и русский язык. Приехал в Бокситогорск, но неожиданно оказалось, что учительница, которая там работала и ушла в декретный отпуск, а роды оказались неудачными, вернулась в школу, и мне подписали бумагу, что я свободен. Ну а дальше я вернулся в город, к удивлению и радости моих родителей, и здесь по знакомству меня приняли на работу в школу рабочей молодежи, где я и проработал десять лет. Мое глубокое убеждение – литератору нужно непременно иметь вторую профессию. Это позволяет не зависеть от литературного заработка. Рассчитывать на то, что поэт может жить припеваючи на свои гонорары, и тогда было нельзя, а сегодня и подавно. А вскоре я женился, родился сын, надо было на что-то жить. Ну, а кроме того, ты встаешь рано утром, ты едешь в трамвае на Выборгскую сторону, работаешь в школе, знаешь, что такое коллектив, что такое класс из сорока человек. Ты живешь нормальной жизнью, как все живут. У Пастернака есть такая замечательная строчка – «Всю жизнь я быть хотел как все». И вот я тоже всю жизнь хотел быть как все. И мне кажется, это верная установка. Работа приучает к дисциплине, учит ладить с людьми, учитывать чужой характер и интересы, а для пишущего человека всё это важно. А порхать, как пташка, как птичка… не знаю…»

 

К юбилею Александра Городницкого (поэту исполнилось 85 лет) вышло четыре больших интервью с ним – в «Новой газете», в журнале «Лехаим», в газете «Коммерсант» и на портале «ТАСС».

Один из живых моментов – в интервью с Александром Мельманом:

«В 1962 году под Игаркой я был начальником поискового отряда. Был день шахтера, последнее воскресенье августа, до сих пор не люблю этот праздник. Неподалеку от нас работали зэки или просто бывшие уголовники. На праздник им привезли спирт, они напились. А у меня в отряде была одна симпатичная девица. Они посреди ночи на тракторе приехали, хотели ее изнасиловать. Я их безумно боялся, они издали кричали: «Мы тебя не тронем, отдай только девку». И что я должен был делать, отдать им, а потом повеситься? Я пытался ее защитить. Бог меня миловал, я выстрелил в их предводителя и только сбил с него шапку, оцарапал лысину. А потом они залегли, отползли и уехали. Двух сантиметров не хватило, чтобы я стал убийцей, представляете? Вся жизнь была бы поломана…»

 

Свежая подборка стихов Александра Городницкого – в мартовской «Звезде».

 

Выходит новый роман Гузели Яхиной – «Дети мои». Писательница уже зачитывала отрывки на «Тотальном диктанте» (далеко не всем понравился предложенный текст: об этом можно прочесть у Евгении Коробковой и Фазира Муалима), выступала в «Вечернем шоу» Ивана Урганта и дала несколько интервью. Мы укажем на работу, подготовленную Русиной Шихатовой для «Горького». Яхина уделяет много внимания вычитыванию необходимого материала для нового романа. Среди прочего рассказывает удивительные вещи о сказках немцев Поволжья:

 

«…у главного героя очень богатое воображение — и читателю предстоит самому определить, какие вещи происходят в реальности, а какие являются плодом фантазии Якоба Ивановича Баха. Прочитала раз сто книгу Леонида Лерда «Сказки немцев Поволжья». Эти тексты, изданные в 1935 году, автор якобы записал со слов крестьян, советских колхозников Немреспублики, которые сами их придумали. Сюжеты этих «народных» сказок впечатляют: например, встреча Сталина с великанами, которые хотят участвовать в соцсоревновании. Или диалог партийного работника с последним чертом на советской земле — в итоге черт умирает в муках, не выдержав идеологический спор. Или сюжет о девочке Ленхен, которая находит волшебное зеркальце — в нем она видит светлое будущее и товарища Сталина».

 

На портале «Хемингуэй позвонит» вышли свежие интервью с Захаром Прилепиным (смешно и дерзко), Алексеем Ивановым (как всегда серьёзно и глубоко), Шамилем Идиатуллиным (откровенно и подробно) и Алексеем Сальниковым (непривычно и обыденно – одновременно). Отличительная черта всех этих бесед – диалог с классиками мировой литературы. Интервьюеры постоянно просят отрефлексировать высказывания Кормака Маккарти, Чарльза Буковски и т.д. Кому-то это надоедает и начинается откровенный стёб (Прилепин), кто-то каждый вопрос воспринимает всерьёз.

Проиллюстрируем подход портала «Хемингуэй позвонит» – Сальниковым:

 

– Близкие не отвлекают от творчества? Вот что говорила Агата Кристи: «Любопытно, что я плохо помню, как писала книги сразу после замужества. Наверное, я так наслаждалась жизнью, что работала лишь урывками, между делом. У меня никогда не было собственной комнаты, предназначенной специально для творчества». А как у вас?

– То, что близкие могут отвлечь от романа – это самое неинтересное самооправдание из списка самооправданий. Нет, бывают, конечно, крайние случаи, различный форс-мажор, но не может такое длиться годами, люди вон в застенках писали. Вокруг меня никто не ходит на цыпочках, да это и глупо, наверно. Раньше, когда сын еще не переехал в отдельную квартиру, было еще веселее, творческий процесс (смешное словосочетание так-то) проходил в духе того, как в «Трое из Простоквашино» писалось письмо родителям, только вместо Шарика, Матроскина и Дяди Федора был один я. Всегда что-то нужно кошкам, собаке, жене, мне, сыну, но это почти всегда весело <…>

– Чарльз Буковски: «Я в каком-то смысле подделка – вроде как пишу из нутра отвращения, едва ли не полностью». А «откуда» пишете вы?

– Ой, ну Буковски, наверняка, просто еще не опохмелился, когда отвечал на этот вопрос. Или у него сигареты кончились. Мне порой кажется, что пишу вовсе не я, а, например, мой спинной мозг себя развлекает, потому что ему скучно в организме.

 

На портале русской службы BBC появились записи разговоров Бенгта Янгфельдта с Лилей Брик и Романом Якобсоном. Чтение стихотворений Маяковского – «Про это» и «150 000 000» – соответственно; история знакомства и наводящие вопросы от исследователя.

 

На портале «Архивы России» вышел подготовленный Ярославом Леонтьевым и Алексеем Гусевым – очерк Виктора Сержа «Казнь посла Германии графа Мирбаха (Москва, 6 июля 1918 г.)». Запись разговора с главным фигурантом этого громкого дела – с Яковым Блюмкиным – была произведена в 1920-м году. Террорист уже давно отбегал своё, искупил кровью грехи, ушёл от левых эсеров и спокойно себя чувствовал в партии большевиков. Виктор Серж расспрашивает Блюмкина об убийстве Мирбаха, о подготовке, о последовавших событиях. Такой очерк – с прямой и косвенной речью “романтика революции” – большая редкость. Но нам важно увидеть, как события столетней давности вот-вот срифмуются с сегодняшним днём:

 

– А что теперь? – спросил я.

– Теперь,– ответил он,– я изучаю восточные языки… Будущее революции – на Востоке. И перед Терроризмом там откроется замечательное поле деятельности…

Он стоит, высокий, с гордо вскинутой головой. Черные волосы и борода обрамляют болезненно бледное лицо, мрачно сверкают глаза. Теплота в голосе, мягкость в движениях. И я думаю о том, что этот человек, которым пожертвовали безжалостно и неблагодарно,– бесспорно является одной из самых прекрасных фигур революции в сегодняшней России, одним из немногих уцелевших из породы великих террористов, маленькой, но бесстрашной и самоотверженной горстки людей, которые задолго до великих массовых выступлений заставили содрогнуться трон… Ему присущи сознательность, воля, сила, убежденность, преданность делу. К тому же природа наградила его физической мощью и своеобразной красотой. Вот – Человек.

 

В своём «Фейсбуке» Сергей Оробий рассказывает о новом альбоме группы «Аукцыон» – «Постоянство веселья и грязи»:

 

«Вышел новый альбом Леонида Федорова «Постоянство веселья и грязи». Он сделан на тексты Даниила Хармса, и мы притворимся, что это повод для литературной колонки, хотя любой поклонник «АукцЫона» поймет уловку: нет музыканта менее «литературного», чем Федоров. Итак, 14 композиций, среди которых есть потенциальные шедевры («Гвидон»), есть потусторонний вокал («Овца»), есть просто сгустки мрака («Пиф-паф»). Быстро нащупывается общий знаменатель: Хармс – мрачный поэт, это свойство накладывается на дисгармоничную фёдоровскую поэтику и усиливается крутоголовскими басами. Особенно же сильное впечатление альбом произведет на тех, кто привык общаться с миром исключительно вербальным образом, буквами. Вроде меня. «Постоянство» есть очередное переосмысление связей между звуком и значением, еще одна федоровская акустическая революция. Автор подчёркивает: «Здесь важно, что музыка писалась на тексты»; обычно наоборот – говоря по-пастернаковски, у Федорова во главе угла «ритм, который девять месяцев носит слово». Тут-то и кроется самое важное. Буквы младше слов, а слова младше звуков. Чем дальше от родного словаря, тем точнее. И потому абсурдистские тексты (кроме Хармса были еще Введенский с Вагиновым) или тексты глубоко архаичные, как «Слово о полку Игореве» («Мотыльки», 2014) и библейские псалмы («Псалмы», 2016) в исполнении Федорова перестают быть абсурдистскими и архаичными – открывается новый канал коммуникации. Это сумерки речи, где многое ясно, как днём».

 

Фонд «Новый мир» публикует видеозаписи с презентаций книг «В центре Циклона» Геннадия Калашникова (М.: Воймега, 2018), «Монтаж всё исправит» Антона Васецкого и «Будьте первым, кому это понравится» Льва Оборина (последние две книги вышли в издательстве «Стеклограф»).

 

На канале «Культура» вышла передача «Игра в бисер». Игорь Волгин при участии Андрея Василевского, Юрия Кублановского, Марины Кудимовой и Сергея Белякова обсуждает рассказ «Матрёнин двор» Александра Солженицына.

 

 

PROSÔDIA. – 2018. – №8.

 

В этом номере «Prosōdia» – два больших материала о живых классиках. Во-первых, обратите внимание на большое интервью с Юрием Кублановским, которое подготовил Владимир Козлов. Разговор ведётся о гражданской позиции (Крым, Донбасс, парижские беседы с Горбаневской о Родине), о конформизме и нон-конформизме, о поэзии и поколениях в литературе. Мы же приведём суждение Кублановского о расцвете современной русской поэзии и одновременно о “вырождении культурного аристократизма”:

 

«Возможно, по количеству стихотворцев, мы сейчас “впереди планеты всей”. На Западе поэзия – удел маргиналов, а у нас носит, кажется, массовый характер. Среди океана графомании встречаются жемчужины, но все они не выстраиваются в какой-то духовный образ, в культурную иерархию. Они как будто раскатаны по диагонали. Удастся ли русской поэзии мобилизоваться и стать для человека тем, чем она была даже и при советской власти? Честно скажу, в это сложно поверить. Поэтому я всегда с особым чувством читаю стихотворение Боратынского «Последний поэт» из сборника «Сумерки» – он уже тогда, в конце 1830-х годов, почувствовал поступь разночинства, вырождение культурного аристократизма, с которым напрямую связано лирическое слово. Разумеется, это аристократизм не сословный, наша поэзия, конечно же, демократка. Тут под аристократизмом я понимаю тонкость творческого дела. Мнится, сейчас стихотворение «Последний поэт» гораздо актуальнее, чем собственно во времена Боратынского».

 

После такого суждения стоит вспомнить и Боратынского:

 

Век шествует путём своим железным;

В сердцах корысть, и общая мечта

Час от часу насущным и полезным

Отчётливей, бесстыдней занята.

Исчезнули при свете просвещенья

Поэзии ребяческие сны,

И не о ней хлопочут поколенья,

Промышленным заботам преданы.

 

Ещё одна важная работа – статья Владимира Козлова об Александре Кушнере. Упор делается на идиллическое мироощущение поэта, на работу с жанром элегии, на замаскированную и открытую “кладбищенскую” поэтику и на уточнения литературоведческого и историко-культурного толка. Выделять что-то из столь сложного текста – последовательно развивающегося и строго выстроенного – это значит вырывать сентенции из контекста. Поэтому ограничимся одним уточнением Козлова – важным, но не напрямую касающимся всей статьи – уточнением историко-культурного характера:

 

«Александр Кушнер, несмотря на то, что писать начал ещё в конце пятидесятых, всё же относится к тому поэтическому поколению, которое не столько воплощало утопическое, полное общественного энтузиазма шестидесятничество, сколько пришло ему на смену. Безусловно, явление вызревало в то же самое время, когда поэзия читалась со стадионов. В этом смысле «старшие» семидесятники – основоположники, первопроходцы новой поэтической эпохи. Эта эпоха надолго была отодвинута на задний план следующей – концептуальной, экспериментальной, документальной. Но в последние десять лет это неоднородное поколение снова вышло на первый план <…> Кушнер невольно играет роль аристократа в современной поэзии – только в понимании идиллии и элегии этот аристократизм имеет противоположное значение. В первом случае аристократизм есть родовая принадлежность к кругу избранных, во втором — всего лишь способность с каждым говорить на его языке, не теряя своего лица. Парадокс поэтики Кушнера в том, что она аристократична в обоих смыслах. Впрочем, допустил бы и существование третьих, четвёртых и пятых, поскольку Кушнер – поэт, разрастающийся, как любимый им самим кустарник, – одновременно в разные стороны».

 

Среди рецензий стоит выделить работы Игоря Ратке (о книге «Конец ночи» Игоря Караулова), Яны-Марии Курмангалиной (о книге «Южак» Ирины Васильковой) и Эмиля Сокольского (о книге «Девочка с обручем» Германа Власова).

 

Разговоры о поэзии с журналом «Prosōdia» прошли в фонде «Нового мира». Посмотреть, как всё это проходило, можно здесь и сейчас.

 

АРИОН. – 2018. – №1.

 

Толстые журналы начали активно публиковать интервью. Если раньше это было вне формата и коли попадалось, было исключением из правил, то теперь только ленивый “толстяк” не включает в номер беседы со своими авторами.

В «Арионе» вышло интервью Алексея Дьячкова (интервьюировал Дмитрий Тонконогов). С одной стороны, выбор поэта

для разговора не может не удивлять. При всех возможностях журнала можно было бы связаться с одним из живых классиков. С другой стороны, почему бы и нет? Дьячков давно обратил на себя внимание. Поэт стоящий. Таких надо продвигать. Поэтому выбор – не проблема. Больше, конечно, удивляет, что разговор ведётся на равных. Понятно, что перед нами два поэта (со всеми вытекающими). И всё-таки непривычно, когда интервьюер тянет на себя одеяло. Но хозяин – барин.

Говорят Тонконогов и Дьячков о деревне, о чтении, о рыбалке, о Соррентино, о Пригове, о коллегах – и везде поэзия как таковая. Потому что:

 

«Поэзия вообще вещь странная и трудноуловимая. Бобэоби – стихи? Однозначно!.. Григорий Померанц делился эпизодом из своей жизни, когда он, будучи мальчиком, отдыхал с мамой на море. Они встречали на берегу мужчину, который приходил, садился и часами просто смотрел на море, на чистый горизонт. Тогда это его – мальчика – крайне поразило, что можно просто сидеть и смотреть на пустынное море. В этом наблюдении значительно больше поэзии, чем в иных стихах…»

 

Следующий материал, который невозможно пройти, – «Другой Меламед» – Александр Переверзин разбирается с масками (гетеронимами) Игоря Меламеда: Сёма Штапский (ёрник и критик), Антон Мисурин (который даже был опубликован в «Новом мире»!), Ирина Перетц («израильская поэтесса»):

 

«У каждого из меламедовских гетеронимов был свой образ, Меламед использовал эти маски в зависимости от ситуации. Мисурин был поэтом, Штапский публиковал вымышленные мемуары и являлся литературоведом и критиком. Перетц могла комментировать то, что не могли позволить себе другие персонажи и сам Меламед. Важно отметить, что комментировал и, как бы сейчас сказали, троллил Меламед только тех поэтов, которые его интересовали. К этим авторам он относился с пристрастием, со многими дружил и хотел, чтобы их поэзия всегда соответствовала уровню, заданному в лучших стихах. Вероятно, в этом ключ к отгадке меламедовских гетеронимов: понимая, что слова Меламеда будут выглядеть менторством и брюзжанием, что его будут жалеть (жалости к себе Игорь не переносил) и поэтому какие-то вещи прощать, а на какие-то не обращать внимания, он использовал маски, пытаясь вернуть сбившегося на «истинный путь», который приведет к гармонии в меламедовском понимании. Ведь, в сущности, само творчество Меламеда — это попытка достичь абсолютной гармонии, которой, как известно, не существует. Поэтому попытки Меламеда противостоять «надвигающемуся хаосу» кому-то могут показаться бессмысленными».

 

О чём бы ни писал и о чём бы ни говорил Юрий Орлицкий, это всегда будет интересно. На этот раз – о стихосложении советских подцензурных поэтов – казалось бы: что может быть тривиальней и предсказуемей? Однако же Юрий Борисович проясняет обстановку – всё не так просто:

 

«Во-первых, в Советском Союзе активно переводили зарубежную поэзию, причем как старинную, так и современную. И не только переводили, но и читали. А в переводах старались более или менее точно передать ритмическую природу оригинала. И поэтов — причем переводчиков в первую очередь, а переводили тогда почти все, — не могла не соблазнять техника иноземных авторов — будь то Гомер или Превер. Кроме того, далеко не все русские поэты начала века были изъяты из крупных библиотек, и там вполне можно было почитать Брюсова или Северянина, даже Сологуба, которые много и разнообразно экспериментировали со стихотворной формой — не говоря уже о вполне легальных футуристах. В результате чего появлялись разного рода «случайные» (а иногда и совсем не случайные!) подражания европейским и серебряновечным ритмическим изыскам. Хотя в большинстве случаев трудно понять, что перед нами: отголоски былой культуры или своего рода фига в кармане?»

 

И дальше Орлицкий показывает, как художник и поэт Павел Радимов полвека пользовался гекзаметром; как Евгений Долматовский пишет тем же гекзаметром – стихи «о жене греческого коммуниста, оказавшегося в застенках у “чёрных полковников”»; как Виссарион Саянов в терцинах описывает смерть Пушкина; и, пожалуй, самое смешное – русские рубаи Николая Грибачева.

 

«… руководствуясь, в отличие от интеллектуалов-переводчиков, расхожими представлениями о поэзии Хайяма как апологии пьянства, сделавшими этого персидского автора одним из самых издаваемых сегодня в России поэтов:

 

Мне говорили: «Пей до дна,

И станет истина видна».

Я пил. И что ж? В кармане пусто,

Глаза пусты, а мысль темна!

 

И напоследок о стихах. Больший интерес представляют подборки Любови Глотовой, Андрея Фамицкого и Ганны Шевченко, но мы процитируем одно опубликованное в номере стихотворение Евгения Степанова:

 

маленькая страна живых

гигантская страна мёртвых

не иссякает поток эмигрантов

 

Ещё необходимо сказать, что в «Журнальном зале» появился второй номер «Ариона» за 1994 год – с большой подборкой стихов Льва Лосева, текстами Олеси Николаевой, Геннадия Айги, Ольги Седаковой, Михаил Зенкевича (с предисловием Сергея Зенкевича), с «Портретами без рам» Льва Озерова (можно сказать: с портретами в стихах – Гудзенко, Ахматовой, Коонен, Прокофьева, Шаламова) и с большим разговором о Бродском, который ведут Маэль Фейнберг и Евгений Рейн.

 

НОВЫЙ БЕРЕГ. – 2018. – №61.

 

В новом номере – новые мемуары Владимира Алейникова. Уже давно никто не удивляется, как они сделаны: сколько в них правды и сколько вымысла. Читатель просто наслаждается произведением. На этот раз Алейников вспоминает об Арсении Тарковском. Одна встреча. Пришёл молодой, но уже скандально известный поэт к мэтру. Старик просит прочесть стихи – как ему отказать? Юноша читает:

 

«Стою посредине комнаты, напротив него. Читаю. Читаю – и забываю об окружающих нас оглоедах, и опять словно заново пишу, сызнова переживаю стихи свои, закрыв глаза, голову закинув, – именно так меня Артур Владимирович Фонвизин в конце мая шестьдесят пятого года и написал, сделал эту акварель свою, первую после перерыва, после сложнейшей глазной операции, вернувшей ему зрение, и сказал: «Вот, Володя, я написал вас – поэтом!»  – читаю – как пою, читаю – как летаю, нахожусь, чувствую это, в состоянии транса, вижу то, что читаю – внутренним зрением, слышу – голос, это мой голос, он меня и ведёт, он и звучит, читаю – и, приоткрывая глаза, вижу: Тарковский слушает, и не только слушает, он – всё слышит, слышит – видит, слышит – понимает, ему это – дано, он чувствует – связь, он – на моих частотах, на моей волне, он – единственный здесь, кто – слышит, кто – понимает, а остальные – нет их, остальных, есть – он, Тарковский, и я перед ним – читаю. Пою. Песнь мою он слышит – вот что замечательно. Читаю – не помню уж, сколько времени. Заканчиваю. В комнате – тишина. Потом – гул. Их – не слышу, не вижу. Смотрю на Тарковского. Глаза. Всё ясно. Жизнь и песнь».

 

Помимо мемуаров в номере – любопытные подборки стихов Евгения Кольчужкина, Сергея Комлева, Орхана Вели Каныка (в переводе Лилии Газизовой).

 

Процитируем Комлева:

 

Что там у русских? У русских – погост.

Фото, иконки, медали.

Как-то весною летали до звезд,

много их там повидали.

Несколько даже сюда привезли,

вон, на погосте, мерцают вдали.

Нерукотворный аукали свет.

Звёзд там не счесть. А Гагарина нет.

 

ВОЛГА. – 2018. – №3-4.

 

Отчего-то и почему-то весной появляется большое количество отменной прозы. В «Волге» анекдоты Александра Скидана – «Труды и дни Даниила Ивановича» – о Хармсе. Порой очень хорошие:

 

Однажды у Даниила Ивановича зазвонил телефон.

– Кто говорит?

– Соловецкий Лагерь Особого Назначения.

– Что вам надо?

(В голове пронеслось: Торквемада. Великий Инквизитор. Банальность зла.)

– Полюбишь и осетинского козла, – хохотнули на том конце.

………………………….

Через некоторое время снова раздался звонок.

– Даниила Ивановича хочу.

– Шурка, сволочь, ты? – хотел было накричать Даниил Иванович, но осекся.

– Товарищ Брамс?

– Чармс, – поправил все-таки Даниил Иванович.

– Очень хорошо, товарищ Брамс. Поговорим как провиденциальный собеседник с провиденциальным собеседником. Вот скажите, Самуил Яковлевич Маршак, по-вашему, мастер?

– Мастер, конечно, мастер.

– А Николай Макарович Олейников?

– Мастер.

– А этот, который про таракана с усищами и бассейн?

– Мастер.

– Так что ж вы там, в своем городе мастеров, не можете товарища Введенского нормальные стихи научить писать? Какие-то они у него вялые, незапоминающиеся. Без огонька, без подтекста.

– Научим, обязательно научим! – обрадовался Даниила Иванович. – Теперь-то уж точно научим! Это вы очень правильно заметили, про подтекст. Я Шурке давно говорю: детские стихи надо писать так, что если бросишь их в окно, то стекло вдребезги. По-другому никак. Дети по-другому не понимают.

– Советские дети, товарищ Брамс.

– Чармс, – хотел было поправить Даниил Иванович, но воздержался.

 

Единственный вопрос, который может тут возникнуть: если публикуют «Одного мальчика» Виталия Пуханова, а теперь ещё – “хармсинки” Александра Скидана – когда же дойдёт очередь до историй Игоря Караулова – о Бродском и вокруг него?..

В критическом отделе – Денис Липатов рецензирует свежий сборник стихов Алексея Остудина – «Вишнёвый сайт»:

 

«… в “Вишнёвом сайте” Остудин частенько напоминает Чеширского Кота, оставляя в воздухе только улыбку. Читатель, таким образом, оказывается в роли Алисы, а главные чудеса в этой стране происходят, разумеется, в языке. Содержание этих чудес <…> – “переназывание мира заново”, и основной приём, с помощью которого они достигаются, вынесен в заглавие книги – “Вишнёвый сайт”. Вероятно, существует для такого приёма специальный термин, а я для себя назвал его “метод преднамеренных оговорок”».

 

Не отстаёт и поэтический отдел «Волги». Стоит обратить внимание на стихи Алисы Орловой и Натальи Панишевой. Приведём один текст Орловой – «майское введенское»:

 

в мае все с цветами носятся

обнимаются

мальчики несут цветы девочкам

угловатые неловкие дерзкие

бабушки несут дедушкам цветы

на кладбище введенское

 

мальчики девочкам – навсегда

бабушки дедушкам – до скорого

после едут в одном трамвае

высаживаются на улицы города

 

майское введенское переменчивое

разлучное обручальное

у кладбища на остановке трамвая

маяться радостно и печально

 

НОВЫЙ ЖУРНАЛ. – 2018. – №290.

 

В этом номере «Нового журнала» выделяются стихи Валерия Черешни и Веры Зубаревой. «Женщина. Старость. Смерть» – большой гипертекст Черешни, название которого говорит само за себя. Вырывать из него цитаты – трудно, надо читать целиком. А вот из подборки Зубаревой можно взять одно из стихотворений:

 

Снег придет в четыре утра,

А до этого будет сниться,

Как несут над землей ветра

Его белую колесницу,

Как плывет он в ней над водой,

Над горами, над лесом блёклым,

Задувая звезду за звездой,

Гравируя их образ по стеклам.

И ничто не задержит его,

Разве только душистая сладость

Елки в детской, где никого,

Кроме памяти не осталось.

 

Вечер Веры Зубаревой в «Новом мире» можно посмотреть здесь и сейчас.

 

Также в «Новом журнале» Виктор Леонидов рассказывает об изданном недавно сборнике критики и прозы Владимира Варшавского. Видный деятель русского зарубежья подаётся в биографическом ключе. Критика и проза практически не рассматриваются. Но и в таком виде есть, на что обратить внимание:

 

«Причины постигшей Россию и весь мир в ХХ столетии катастрофы не могли не волновать Варшавского. Уже в конце жизни, в Европе, он начал работать над книгой «Родословная большевизма». В отличие от американского политолога Ричарда Пайпса, объявившего, что истоки коммунизма и большевистского террора следует искать в самом менталитете извечно рабского русского народа, Варшавский стоял на абсолютно противоположной точке зрения. Он яростно доказывал, что Россия и СССР – это совершенно разные исторические явления, что корни всего произошедшего надо искать в “марксистско-эсхатологическом мифе мировой революции”».

 

ДЕНЬ И НОЧЬ. – 2018. – №1.

 

Из всего номера можно выделить стихи Марины Кудимовой. Всего два стихотворения, но зато каких – это републикация из первого номера 1993 года. И тем, наверное, они ценнее – современный читатель может окунуться в постперестроечную атмосферу со всеми её “белыми” поисками.

 

Лазарь умирает в лазарете.

За окном гражданская война.

В головах сидит на табурете

Нянечка – Великая княжна.

Всё никак не умирает Лазарь,

Всё не может заступить черты,

Никому военно не обязан

И ни с кем на свете не «на ты».

Он опять забыл принять лекарство

Для разлуки тела и души.

Первое воздушное мытарство

Застит Ангел, просит: Не греши!

 

Рядом воспоминания Лилии Газизовой об Анастасии Цветаевой – из тех же времён – 1991 год:

 

«Анастасия Ивановна попросила у меня стихи, чтобы передать их через Кирилла Ковальджи в «Юность». О публикации в «Юности» я мечтала с тех пор, как начала писать стихи. Казалось, что вот выйдут стихи, и всё в моей жизни изменится. Подборка моих стихов вышла через три года после того, как Анастасия Цветаева передала их в редакцию. И знаменитой я не проснулась <…> Она, конечно, много знала про жизнь. Но и постоянно удивлялась ей. Однажды возмущённо рассказывала о молодом поэте, сказавшем ей о красоте мёртвого окровавленного тела голубя. «Помилуйте, – говорила она, – какая может быть красота в смерти». Признаться, я тогда была почти согласна с этим поэтом. И считала, что смерть может быть красивой. Теперь понимаю, что смерть отвратительна. Красоты в ней нет и не может быть».

 

Кажется, может выйти дельная книга воспоминаний об Анастасии Цветаевой. Есть уже очерки её внучки Ольги Трухачёвой, Кирилла Ковальджи, Сергея Шаргунова, Лилии Газизовой и многих других. Издательства – ау? – чего медлите?

 

НОВЫЙ МИР. – 2018. – №4.

 

В апрельском номере получился очень сильный раздел поэзии. Постараемся хотя бы в нескольких строчках это показать.

Печатаются новые стихи Дмитрия Данилова:

 

Футбол – метафора всего

Окончание футбольного сезона

Метафора смерти

Начало нового сезона

Метафора нового рождения

А само это чередование сезонов

В футболе

И других игровых видах спорта

Метафора сансары

Бесконечного круговращения

Смертей и рождений

Новая иллюзорная

Заря рождения

И новый серый мокрый уход

Буддизм – хорошая религия

Красивая и мрачная

Страшен этот

Бесконечный зеркальный коридор

Это бесконечное чередование

Того и другого

Того и другого

 

Михаила Квадратова:

 

плакала кукла вуду

обидели люди

протыкали ручною иглой

бормотали разную ерунду

на рассвете кукле гореть в саду

за чужое счастье

за великое торжество нелюбви –

коля бросит люду

 

Светланы Кековой:

 

В суматохе, и шуме, и гаме

искупались в пыли воробьи.

Заболоцкий в очках и пижаме

тихо думает думы свои.

 

Он сидит как в больничной палате,

у окна и не смотрит на нас,

но от ангела в белом халате

не отводит встревоженных глаз…

 

Александра Кабанова:

 

И вдруг ты начинаешь замечать,

что детство не о том и не об этом:

дуэли на пластмассовых мечах –

сменились на ристалища с планшетом.

 

И ты опять – горбатый старый тролль,

нахохленный, как византийский кочет,

твой сын – Лон и дочь твоя – Паль,

а женщина – любить тебя не хочет.

 

Теперь не важно: в печь или в печать,

Ночное поле, сонные лощины,

И вдруг ты начинаешь замечать:

Седую прядь, прикрывшую морщины…

 

и Олега Чухонцева:

 

что-то всё время падает с неба,

какие-то ветки, сучья и щепки –

птицы наверно строят жильё,

какой-то пух, и мусор, и вата –

это тополь цветёт и сеют крупу

берёза с осиной, и ель трусит;

 

а то разбудят удары по крыше –

яблоки поспевают и глухо

о землю слива стучит в саду,

или падают шишки еловые – белка

по ветвям проскакала, махнув хвостом,

а это дятел лущит сосну

и сыплются сколки коры с шелухой…

 

Валерий Шубинский повествует о “других” обэриутах – о Дойвбере Левине (1904-1941) и Юрии Владимирове (1908-1931). Не совсем понятно, как долго они входили в эту странную поэтическую группу и как долго занимались литературой вообще. Реконструкция их творческого пути идёт по редким архивным документам. Оба очерка войдут в биографическую книгу об ОБЭРИУ в целом, которая должна появиться в издательстве «Вита Нова».

 

ДЕТИ РА. – 2017. – №12.

 

Нина Косман рассказывает о знакомстве с Андреем Вознесенским:

 

«В конце ноября в соседнем Уильямс-колледже выступает Вознесенский, и мы едем из Беннингтона в Уильямс. Нас немного: несколько студентов с Пашиного курса разговорного русского языка, Паша, я и еще несколько человек, желающих послушать известного русского поэта, хотя они ни слова не понимают по-русски. Я знакома со стихами Вознесенского  — у нас дома была книжка его стихов, и где-то я читала, что на его выступлениях на советских стадионах собираются огромные толпы. В Советском Союзе, где самая интересная литература под запретом, стихи имеют значение, а здесь, в одном из лучших американских колледжей, где можно читать все, что угодно, у поэзии нет ореола запретности и потому интерес к ней не особенно велик. Вознесенский читает в большом зале, но зал Уильямс-колледжа — это не советский стадион с огромными толпами. Занято только десять-двенадцать мест в первом ряду, а все остальные пусты. Я не привыкла к такой манере чтения стихов  — может, русские поэты всегда так читают стихи, а может, у Вознесенского своя манера, но у меня такое впечатление, что пафос, с которым он декламирует свои стихи, как-то противоречит его внешности. Я сижу в первом ряду и смотрю, как человек с усталым лицом размахивает руками в воздухе и громко кричит. Он смотрит куда-то вдаль над нами, будто обращается к незанятым рядам, убеждая их восстать против населения этой страны, столь равнодушной к его стихам и ко всему, чего он достиг…»