Руслан Сагабалян – прозаик, публицист, сценарист. Родился в 1951 году в Грозном. Окончил ереванскую русскую школу, филологический факультет Ереванского государственного университета, Высшие курсы сценаристов и режиссеров в Москве. Возглавлял отделы и периодические издания в Ереване и Москве. Автор книг «За горизонтом», «Самый красивый в мире динозавр», «Моя машина времени», «Космический Декамерон», «Тень отца Гамлета», «В поисках Эдема», «Троянский конюх» и др. Лауреат международной премии журналистов «Золотой глагол» (у Р. Сагабаляна более полутора тысяч публикаций в армянской и российской периодике). Преподает в вузах спецкурс по искусству интервью. Рассказы переведены на основные европейские языки.

НЕСПЯЩАЯ КРАСАВИЦА

– Что, Петр? Не видать еще? – спрашивал погожим майским днем, выходя на низкое крылечко, барин в клетчатых панталонах у своего слуги.

– Не видать, – ответствовал слуга, высунувшись из окошка на втором этаже.

Барин вздохнул, присел на скамеечку, опустил голову.

– Едет! – вскричал вдруг слуга Петр сверху. – Они, должно быть, больше некому.

Барин встрепенулся, вскочил со скамейки и поспешил навстречу черному джипу, который свернул с дороги, въехал на территорию усадьбы и, подпрыгивая на кочках, въехал во двор дома. Из машины вышел человек лет пятидесяти, лысеющий, но молодцеватый, в солнечных очках, в дорогом костюме, с небольшим саквояжем в руке.

– Ну, наконец! – воскликнул барин, подхватив руку прибывшего и долго тряся ее. – Пятый день ждем. Меня зовут Николай Петрович. А вы, конечно, Елисей… Простите, не знаю отчества.

– Просто Елисей, – ответил человек с саквояжем, не без труда отняв свою руку. – Бывает, и дольше ждут. У меня вызовов хватает. Но не будем терять времени, показывайте, где она и по ходу введите в курс.

– Такое горе, такое горе!.. – сокрушался барин, ведя гостя к дому.

– Про горе не надо, мне краткий анамнез нужен, – отрезал гость.

Барин не понял, но слуга Петр оказался смышленее, подскочил к гостю и доложил: так, мол, и так, ваше сиятельство, третья неделя, как барыня почивать изволили. С вечера поемши и ананасом закусивши, легли с книжкой, а к утру не встали. Был губернский врач, прописал капельницу с глюкозой. Температура нормальная, пульс, давление, анализ крови в норме.

– Молодец! – похвалил Елисей. – Видна солдатская выправка.

– Я, ваше благородие, к воинской повинности непригоден, однако ветеринарные курсы заканчивал, – не без гордости заявил слуга.

Поднялись на крылечко, зашли в дом, миновали коридор, гостиную, еще одну комнату и оказались в спальне барыни. Хозяйка лежала на кровати, накрытая пуховым одеялом. Уже не молодая, но весьма привлекательная. Лицо бледное, глаза закрыты, дыхание еле заметное. На ночном столике лежат заложенные веточкой сирени книжки; на обложке одной два красных сердца и название «Роковая страсть», на обложке другой заглавие – «Зачем?» На третьей – «Скажи это богу». Елисей поставил саквояж на столик, открыл его, достал две хорошо пахнущие влажные салфетки, одной вытер свои губы, другой губы спящей.

– Как зовут? – спросил, кивнув на больную.

– Ася, – ответил Николай Петрович.

– Ясно, – кивнул Елисей. – Попрошу всех удалиться.

– Да-да, конечно, – засуетился барин. – Я буду за дверью. – Бросив безутешный взгляд на супругу, он вышел вместе со слугой.

– Приступим, – сказал сам себе Елисей, растянул губы, крепко сжал их, потом сделал трубочкой, сказал «о-о-о», и так несколько раз. Покончив с разминкой, он нагнулся и легонько прикоснулся натренированными губами к губам барыни. Чуточку подождал и прикоснулся еще, на этот раз основательнее. Скосив глаза, вгляделся в лицо женщины: не дрогнет ли веко или щека, не шевельнется ли на худой конец рука. Барыня оставалась неподвижной. Елисей достал из саквояжа пузырек, отвинтил крышку, капнул пахучей жидкости на салфетку, приложил к своему лицу, к лицу спящей, после чего вновь прильнул к губам женщины.

– Барин волнуется, спрашивает, скоро ли, – просунул голову в дверь слуга.

– Скоро только зуб выдергивают. Закрой дверь! – раздраженно ответил Елисей, расслабил узел галстука, отстегнул верхнюю пуговицу рубашки, швырнул на тумбочку отработанную салфетку, взял новую.

– Проснешься, – сказал он с ноткой упрямства в голосе. – Как миленькая проснешься. И не такие просыпались!

Сел на край кровати, схватил барыню за плечи, оторвал от подушки, приподнял, безжизненно повисшую, встряхнул изо всех сил, позвал «Асенька, подъем!» и стал осыпать неистовыми поцелуями – в губы, в щеки, в шею, в грудь – куда попало. Веки женщины дрогнули, по лбу мелкой волной пробежали морщинки, белые руки обвили крепкую шею Елисея, и барыня стала отвечать на поцелуи. Сплошной чмок пошел.

– Уф-ф-ф, – устало выдохнул Елисей.

Барыня, не разнимая рук, смотрела на него полусонными влюбленными глазами. Елисей с трудом освободился из объятий, встал, застегнул пуговицу рубашки, вернул узел галстука на прежнее место.

– Меня зовут Елисей. Вы спали три недели, и разбудить вас было нелегко. Рекомендую умеренное питание и пару дней постельного режима. Остерегайтесь непроверенных ананасов, не спите больше восьми часов, делайте по утрам гимнастику и не читайте подозрительных книг. Обещаю долгую ремиссию. За сим позвольте откланяться. – Сказал и захлопнул саквояж.

– Куда ты? – вопрошала барыня, протягивая к нему белые руки. – Не уходи, добрый молодец, я тебя во сне видела! – Одеяло сползло с нее, обнажив голые плечи и кружевную ночную рубашку.

– Ваша реакция естественна, – заметил Елисей. – Так ведут себя все проснувшиеся дамы. Однако любящий супруг дожидается за дверью, а у меня множество дел. Так что извините, сударыня, и будьте здоровы.

Приняв от барина слова благодарности, а заодно толстый конверт, Елисей заспешил к машине. Только открыл дверцу, к нему подбежал слуга Петр.

– Так что, ваше превосходительство, осмелюсь попросить: возьмите меня в помощники. Я ваш поклонник, читал о вас в газетах и, поверите ли, который год душевно мечтаю проявить себя в деле пробуждения спящих дам. Трудно, но интересно.

– Помощников не держу, – сухо ответил Елисей.

– А зря, позвольте заметить. Я так разумею: вы единственный в своем роде, а годы, извините, уже не те, без помощника не обойтись. Сил вон сколько уходит, вспотели аж и одышка наметилась. Ассистент нужен. А я, ваша милость, уже репетировал по вашей методике. Тут у нас корова на пастбище уснула, спала как убитая, так я ее, вообразите, поцелуями разбудил. В губы, в вымя, изнвините за подробность…

«А что, – подумал Елисей, – дерзок, самолюбив, из такого выйдет толк».

– Машину водить умеешь? – спросил. – Садись за руль.

2.

Гном встретил Елисея на пороге дома, удрученный.

– Опять легла, вторые сутки не встает, – доложил он, разведя руками.

– Ладно, сейчас поднимусь к ней, – сказал Елисей. – Это Петр, мой новый помощник. А это Гном, братец моей супруги. Ты вот что, – обратился он к Гному. – Покорми его, поводи по дому, посели в тёплой комнате, пусть обживается. – Сказал, хлопнул

Петра по плечу и взбежал по мраморной лестнице на второй этаж.

Жена лежала в хрустальном гробу, установленном ровно посередине широкой супружеской кровати. За ширмой. Наложила на лицо грим, руки на груди аккуратно скрестила, распустила волосы и глаза закрыла. Нет ее, короче, сыграла в ящик. В хрустальный.

– Ну что, что ты лежишь, что тебе опять не нравится? Который год прошу: выбрось к чертям этот проклятый гроб. Твои сцены у меня вот где! – Резанул ладонью по горлу, внимательно всмотрелся в неподвижную супругу, нервно прошелся по комнате, вернулся, сел на краешек кровати. – Пойми, наконец, это моя работа, призвание. Я устаю, как собака, я нужен людям. И если мне удалось когда-то разбудить тебя, то скажи по совести: должен ли я после этого похоронить свой талант? Тот самый талант, между прочим, благодаря которому мы имеем все это. – Елисей сделал широкий жест, настолько широкий, насколько позволяла длина рук. Затем устало облокотился о край гроба и всмотрелся в отрешенное лицо жены. – Ты знаешь, сколько энергии тратится на каждую спящую? Я выжат, измотан, я даже ученика взял, потому что долго так не протяну. А тут ты со своими капризами. Почему, скажи на милость, я должен будить тебя каждый раз, когда возвращаюсь с работы? К чему эта симуляция? У меня нервы ни к черту, у меня щека дергается, руки дрожат, я потею по ночам. Ты хоть раз обо мне подумала? Не спи, когда с тобой разговаривают! Проклятье! – Плюнул и что есть силы, ударил кулаком по стенке гроба. Затем протянул руку, выдвинул ящик комода, выудил сигарету, щелкнул зажигалкой, закурил. – Хотел бросить курить. Бросишь с тобой, как же. Вместо того, чтобы гордится мужем, спектакли разыгрываешь. Ну, скажи, отчего ты так противоречива? Вспомни: сама же когда-то говорила, что дело перспективное. А теперь еще перспективнее. А если думаешь, что поцелуи эти доставляют мне удовольствие, то – вот те крест – решительно никакого… – Полез в карман пиджака, достал сложенный лист бумаги. – Телеграмму получил. Из Парижа. От Людовика. Спросишь, от какого? От того самого. Вообрази, у него племянница уснула. В прошлом месяце расчесывала волосы гребенкой, хлоп – по сей день не встает. Придворный специалист, доктор Перро не справился. Меня просят разбудить. Что это значит? Это значит, выходим на международный уровень. Обещал Поля назвать моим именем. Елисейские! На, вот почитай!.. Нет, ты почитай. Шерами, же вуз ан при… Тра-та-та, а внизу подпись: вотр Людовик, ле руа. Ваш, в смысле. Король. Не какой-нибудь секретарь, а сам, собственноручно. Ты хоть понимаешь, какие открываются перспективы, темная ты женщина?..

Приоткрылась дверь спальни, вошел Гном и сообщил, что во двор усадьбы совершает посадку воздушный шар, на котором написано «Эр Франс».

– Что я говорил? – призвал Елисей в свидетели все еще неподвижную жену. – Выслал личный транспорт. Ну ладно, перестань дуться, скажи лучше, что тебе из Парижа привезти. – И поскольку та продолжала молчать, махнул рукой – бесполезно, – подошел, чмокнул ее в щеку и вышел вместе с Гномом.

– Обвыкай, дружище Пьер, тренируйся, почитай мою книгу «Виды поцелуев», – бросил он на ходу Петру. – Взять тебя не могу, документы оформлять нет времени, вернусь через пару дней.

3.

Петр, держа в руке подсвечник, на цыпочках прошел в спальню хозяйки и тихо прикрыл за собой дверь.

– Ваша милость, матушка, сударыня, – шепотом проговорил он на ухо спящей. – Вы правда… того – или шутить изволите? Если того, то я вам помогу, потому как это мой долг наипреданнейшего ученика. – Сказал, глянул по сторонам, поставил подсвечник на тумбочку и припал к губам женщины. Оторвался, выдохнул, расстегнул верхнюю пуговицу рубахи, набрал в легкие воздуха и вновь припал, на этот раз дольше.

– Что себе позволяешь, холоп! – вскричала хозяйка, открыв глаза. – Ты кто?.. Верно, ученик, о котором Елисей говорил. И сразу же целоваться. Как смеешь!

– Виноват, кормилица, – опустил голову Петр. – Не гневайтесь. Думал, хозяин не справляется, может, я справлюсь. Он, когда уезжал, велел мне тренироваться. Вот я не подумавши…

– Не подумавши, – передразнила хозяйка, вылезая из гроба и надевая халат. – Нашел на ком тренироваться! Как звать?

– Петр, по приезде назван Пьером. А вас, матушка, простите великодушно, как прикажете величать?

– Когда-то он называл меня Белоснежкой. Давно это было, а кажется, только вчера… Достал меч, разрубил цепи, на которых хрустальный гроб висел, и поцеловал. Ах, как я была счастлива!.. – мечтательно проговорила хозяйка. – Это уж потом бессонница навалилась хроническая. Так что меня не будить, а убаюкивать надо. Ну ладно, ступай. Можешь называть меня Матвеевной. Ступай, сказано тебе! В баню сходи, попарься, одеколоном что ли надушись.

– Всенепременно.

– Стой. Скажи-ка мне. Когда кого целуешь, чтоб разбудить, то любишь, стало быть ее?

– Первый раз оно, может, и так, – отвечал Петр. – А когда они чередой, косяком идут, то, я думаю, устаешь очень, губы болят, челюсть тяжелая, будто пудовую гирю подвесили. Какая уж тут любовь? Я вот корову нашу уснувшую целовал, доложу вам, так потом всю морду перекосило… Мою, не коровину. Корова-то ладно, она молоко дает. А эти бабы, прошу прощения… Пользы никакой.

– Ладно, хватит. Ступай.

Когда Петр ушел, хозяйка села за туалетный столик, сняла с лица грим, включила зеркальце и задала любимый вопрос: «Кто на свете всех милее, всех румяней…» Зеркало устало откликнулось: «Идет поиск». А через минуту выдало длинный-предлинный список. Рядом с каждым именем значились год рождения, место проживания, род занятий, а также небольшая фотография, которую можно было увеличить.

– Ишь, развелось вертихвосток румяных, – невесело усмехнулась Матвеевна. – Распечатала список, сложила лист вчетверо, отошла от туалетного столика, открыла крышку сундука, в глубине которого были аккуратно разложены гребенки, веретена, спицы и наливные ананасы. Выбрала два-три ананаса, два-три веретена, пару гребенок, несколько серебряных спиц. Надела серый плащ, набросила на голову капюшон, рассовала боеприпасы по карманам, удовлетворенно потерла руки, пробормотала: «Уснете, как миленькие. По порядку, одна за другой. Всех обойду, торопиться некуда…»

И тихо выскользнула из спальни.