Олег Владимирович Демидов. Родился в 1989 году в Москве. Окончил филологический факультет МГПИ. Литературовед. Составитель книги «Циники: роман и стихи» (М.: Книжный клуб Книговек, 2016), а также двух собраний сочинений – Анатолия Мариенгофа (М.: Книжный клуб Книговек, 2013) и Ивана Грузинова (М.: Водолей, 2016). Готовится к печати книга «Первый денди страны Советов» (М.: Редакция Елены Шубиной). Победитель V фестиваля университетской поэзии (2012). Участник 10-го Майского фестиваля новых поэтов (2013), фестиваля свободного стиха (2014), Майского фестиваля современной поэзии «Связь времён» (2014) и многих других. Со стихами печатался в альманахах «Ликбез» и «Лёд и пламень», в журналах «Кольцо А», «Нижний Новгород» и «Новый мир». С прозой – в «Волге». С литературоведческими статьями – в журналах «Октябрь», «Homo Legens» и «Сибирские огни». С публицистикой – на порталах «Свободная пресса», «Кашин», «Перемены» и «Rara Avis: открытая критика». Работает преподавателем словесности в лицее НИУ ВШЭ.
Обзор литературной периодики и Интернета: февраль 2018
В конце января в «Фейсбуке» появился новый литературный аккаунт – Старик Ионыч. Кто скрывается за этим профилем, не так важно. «Дедушко» манифестирует (отрывок даётся в авторской редакции):
«Перестали добры люди стишки да частушки писать подобру да попросту, вместо того озлобилися, токмо зыркают друг на дружку, премии делют, сквернословят, лясы окаянные точат, водку жрут по кабакам, да чертей апосля нее гоняют. Пообещал я, ребяты, жинке покойной, што выведу их всех, нехристей, на чистую воду. Журналами ихними толстыми баньку себе истоплю».
Всё это было бы креативно, если бы не было так печально. Иногда возникает ощущение, что литературная общественность готова пойти на что угодно, только бы остаться сноской в литературной энциклопедии. В такие моменты особенно остро жалеешь, что «Бич», «Крокодил» и «Бузотёр» ушли в прошлое.
Если 2017-й год подарил обществу рэп-баттлы, то новый 2018-й год, видимо, будет освещён баталиями авторов и издателей. На этот раз не повезло Виктории Лебедевой, редактору отдела прозы журнала «Октябрь»:
«Вчера отозвала из издательства свой роман. Спустя год после того, как он был принят к публикации, и уже на финальной стадии верстки. Я многое видела и слышала в литературной среде, но впервые столкнулась с тем, чтобы руководитель издательства позволил себе кричать на автора по телефону и, помимо прочего, выражался в том духе, что “Вообще-то делает одолжение”. И впервые на вопрос: “Почему вы кричите?” в ответ услышала: “Это вы еще не слышали, как я кричу!!!” (с переходом куда-то в ультразвук). Знаете, я простой человек и, как мне представляется, это довольно простое дело: если тебе не нравится текст, ты его просто не принимаешь к печати, и всё. А если взялся публиковать, зачем превращать автора в эдакого просителя-ходока с котомкой и узелком, не имеющего права открыть рот. И уж тем более не стоит повышать голос и переходить на личности».
Сразу два конфликта с издательствами произошли у Эдуарда Лимонова.
1 февраля в своём ЖЖ писатель обвинил «Ad Marginem» в унизительном сборе денег на новый сборник стихов:
«… появилась реклама издательства Ad Marginem – уведомляющая читателей об инициированном этим издательством (совместно с магазином “Циолковский”) crowdfinding проекте подписки и продажи моей книги “287 стихотворений”. Настоящим письмом заявляю, что я никакого абсолютно отношения к данному проекту не имею. Меня о нём не поставили в известность ВООБЩЕ. Меня о нём информировали товарищи, увидевшие рекламу в соцсетях. И я шокирован, что моей книгой распоряжаются, не считаясь с моими интересами и эмоциями. Под предлогом моего “юбилея”. Я человек гордый и высокомерный, “crowdfinding” для меня унизителен».
19 февраля в Савёловском суде состоялось судебное заседание: Эдуард Лимонов против издательства «ЭКСМО». Причина – цензурированное издание книги «Великие». В своём ЖЖ писатель прояснил ситуацию (отрывок даётся в нашей редакции):
«… [книга издана] по-хамски, с вырезанными девятью книжного формата страницами из эссе “Дарвин”. Ну так, редакторше в старую голову стукнуло, и вырезала. Допускаю, что она меня ненавидит, бывает… История простая. У меня есть отличная книга “Титаны”, в которой девять эссе. Я написал ещё три: диалог Платона “Федон”, Апостол Павел и Зигмунд Фрейд – и обратился к ЭКСМО с просьбой опубликовать эти 12 в общей сложности эссе. Опубликовали, к тому же ещё без корректуры (вёрстку не прислали, а когда прислали, то оказалось, что книга уже в типографии) и ампутированную книгу <…> [В итоге] справедливость была попрана».
В связи с чем возникают такие конфликты? Издатели начали получать солидную прибыль? К писателям перестали адекватно относиться? Одни вопросы – ответов нет. И это только самое начало 2018-го года. Ждём новых событий.
Детский омбудсмен Анна Кузнецова на конференции в РГДБ, вооружившись (как верно подметил Шамиль Идиатуллин) хохмой из интернета, устроила «разбор полётов» в детской литературе. И в «Петушиной лошади» она углядела тюремные понятия, и к обыкновенным вторичным (особенно по отношению к «Вредным советам» Григория Остера) стихам Игоря Иртеньева придралась.
Уронил я в унитаз
Как-то тут намедни
Свой любимый карий глаз.
Правый. Предпоследний.
Глянул он прощальным взором,
Голубиным оком
Прямо в душу мне с укором,
Уносясь потоком.
И с тех пор все снится мне
Ночью в тишине,
Как он там ресницами
Шевелит на дне.
Сам поэт прокомментировал ситуацию так: «Это чистой воды идиотизм. Идиотизм, который является трендом во всех государственных структурах. Сейчас у нас все идет под знаком идиотизма. Я не писал это стихотворение как детское, но в моей книжке про пирата дядю Петю оно есть. Я считаю, что нормальный ребенок с неквадратной головой вполне в состоянии его оценить и посмеяться».
Очень странная позиция у Иртеньева: кругом – дураки, никто его не понимает, стихотворение не для детей, но дети “с неквадратной головой” поймут и посмеются. Что называется: я не я и “петушиная лошадь” не моя.
Самая парадоксальная реакция на эту историю появилась на портале «Русская народная линия», где “известный поэт, председатель Санкт-Петербургского отделения Союза писателей России, капитан первого ранга в отставке” Борис Орлов назвал противников Кузнецовой “диктаторами порока”. В частности, он говорит: «… в стихотворении Игоря Иртеньева есть определённая насмешка над детьми, у которых есть физические недостатки. Во времена моего детства у нас была одна девочка. В результате несчастного случая она лишилась глаза, и ей вставили искусственный глаз. Когда кто-то из сверстников, а дети бывают жестокие, пытался её оскорбить, родители и учителя одергивали их и говорили, что это очень нехорошо, это может случиться с любым человеком. Нельзя так жестоко относиться к людям, оскорблять их. Но, к сожалению, наши либералы занимаются пропагандой греха, низменного. Это развращение наших детей и нашей молодёжи».
Как адекватно относиться и к Борису Орлову, и к Игорю Иртеньеву, и уж тем более к Анне Кузнецовой – непонятно. Что страшней – знание детским омбудсменом тюремных понятий или её халтурный доклад – тоже непонятно. Всё это за гранью здравого смысла.
Тем не менее, серьёзный разговор о случившемся попытались провести на «Текстуре».
В «Волге» (№1-2) Михаил Бару представлен на этот раз не своими миниатюрами, а рассказами. Игорь Караулов в статье «Суровый стиль по-ржевски» рецензирует книгу «Мир. Труд. Май» Любови Колесник: «Прочитанное надо как-то обобщённо назвать, и мне приходит в голову только «суровый стиль». Так принято обозначать направление реалистической живописи, которое относительно недавно было извлечено из-под глыб времени и наконец-то осознано как оригинальная часть национального достояния: Гелий Коржев, Виктор Попков, Георгий Нисский. По духу Любовь Колесник близка этому направлению, и можно сказать, что книгой “Мир. Труд. Май” она заявила о себе как о его продолжателе средствами поэтического слова». (Рецензию на книгу Любови Колесник читайте на «Текстуре» в ближайшее время. – Прим. ред.)
В одиннадцатом номере «Невы» за 2017 год стоит обратить внимание на статью Вячеслава Влащенко – «Загадки и тайны в художественном мире Достоевского» – и на круглый стол, посвящённый столетию русской революции. В нём участвовали: Лев Аннинский, Владимир Елистратов, Вера Зубарева, Борис Колоницкий, Елена Крюкова, Михаил Кураев, Роман Сенчин, Евгений Степанов, Константин Фрумкин, Игорь Яковенко.
Сразу надо сказать, что круглый стол в таком формате и с таким подбором респондентов не даёт сколько бы то ни было объективной картины. Чтобы ответить на подобные вопросы, люди пишут книги, снимают кино, кладут жизнь на алтарь какой-то конкретной проблемы. А тут – галопом по Европам. Несерьёзно.
Да и само название круглого стола – «Десять оттенков красного» – самая настоящая пошлость.
Тем не менее, среди вопросов выделим один – литературный: «В известном письме к Сталину Булгаков упомянул ещё и о том, что пасквиль на революцию написать невозможно, ввиду её грандиозности. Согласны ли Вы с тем, что эта “грандиозность” равновелика таким жанрам, как героический эпос, историческая драма, философский трактат? Написаны ли они уже?»
Посмотрим, как отвечали респонденты.
Владимир Елистратов: «К сожалению, жизнь устроена так, что “пасквилизации” подвергается всё. В любой пропаганде (антипропаганде) есть элемент пасквиля. А насчёт героического эпоса – по-моему, об Октябре и Гражданской войне сказано много по-настоящему глубокого и “грандиозного” (Шолохов, Булгаков, Платонов, Эйзенштейн и др.)».
Вера Зубарева: «Булгаков слукавил. Свидетельство тому – его собственные произведения. И “Роковые яйца”, и “Собачье сердце”, и “Мастер и Маргарита”, и многое другое, вышедшее из-под его пера, – все это грандиозные пасквили на революцию».
Елена Крюкова: «Мы можем обвинять революцию в жестокости, в ужасе разрушений, в том, что по земле разливаются моря крови… но именно русская революция была невероятным толчком к рождению первого русского авангарда! Стремление к монументализму, к гигантизму, к огромности Космоса, изображение народных масс, бегущих к распахнувшемуся небу <…> – это всё появлялось у нас, в нашей русской культуре, на фоне затхлых халуп, дикой нищеты, голода, расстрелов, “две морковинки несу за зеленый хвостик”, на фоне зверских пыток в ЧК и сожженных донских станиц и хакасских заимок…».
Игорь Яковенко: «Революция, о которой говорит Булгаков, действительно событие эпического масштаба. Но это не значит, что о революции нельзя написать пасквиль. Пасквили писались и будут писаться всегда, в том числе и по поводу грандиозных, эпических событий. Революции соразмерен роман-эпопея “Тихий Дон”. Но революции, и ее итогам, соразмерен и “Скотский хутор” Оруэлла».
В февральском номере «Нового мира» – много хорошей прозы: Владимир Данихнов с романом «Тварь размером с колесо обозрения» (роман номинирован на премию «Национальный бестселлер» – уже появились рецензии Аглаи Топоровой и Елены Одиноковой), Максим Гуреев с рассказом «Сестра», Сухбат Афлатуни с рассказами из цикла «Доктор Крупов».
Из поэтического блока выделяется Санджар Янышев с подборкой «Память богомола». Процитируем его стихотворение – «Плач мухи»:
Снимите меня с ленты.
Я крыльями пожертвую, я лапками – тремя – пожертвую (они и так в клею).
Я буду только ползать: вы днями уронили пять крупинок сахара – вот к ним я буду ползать.
А в ноздри не полезу.
И краешек стакана не обсяду.
Вот честное мушиное.
Мне жить осталось дней двенадцать.
Я поползу к Большому Уху (я знаю уши всех конфигураций – это же бесформенное, как капустный лист).
И я скажу туда: о, Бог людей, не накажи их за мой род.
Наказывай за что-нибудь другое.
К примеру, за каньон-морщину возле носа – знак скуки, нелюбви, пренебреженья.
Или за слово: ЗУВ.
Или за то, что так бездумно отдают они крупицу своего бессмертия в обмен на глупую мою слепую жизнь.
Январский номер «Дружбы народов» обращает на себя внимание опросом об итогах прошедшего года. Среди респондентов – Евгений Абдуллаев, Ольга Балла, Ольга Брейнингер, Борис Кутенков, Ольга Лебёдушкина, Алексей Саломатин, Елена Сафронова, Александр Чанцев.
В отличие от круглого стола «Невы» опрос «Дружбы народов» выглядит убедительней и интонационно богаче.
Было задано три вопроса:
- Каковы для вас главные события (в смысле – тексты, любых жанров и объемов) и тенденции 2017 года?
- Удалось ли прочитать кого-то из писателей ближнего зарубежья?
- Поле литературного эксперимента: наиболее интересные тексты и перспективные направления.
Приведём самые интересные ответы.
Ольга Брейнингер, отвечая на первый вопрос, выделяет действительно важные тексты и тенденции:
«Романом года для меня, пожалуй, стал плотно написанный, сложный “Заххок” Владимира Медведева – один из первых примеров на русском языке постколониальной литературы, осознающей себя таковой. Здесь же стоит упомянуть и роман Анны Тугаревой “Иншалла. Чеченский дневник”, одновременно и очень отличающийся, и во многом пересекающийся по тематике с романом “Заххок” <…> Очень запомнился роман Анны Козловой “F20”, ставший наряду с романом Марии Ануфриевой “Доктор Х и его дети”, как мне кажется, своего рода тематическим прорывом в осмыслении темы душевных болезней, которой современная русская литература заметно избегала <…> Также отметила для себя роман Фигля-Мигля “Эта страна” с остроумной отсылкой к федоровской философии – второй части романа буду ждать с большим интересом <…> самой интересной тенденцией года <…> стал контраст между заметным отсутствием мемориальных мероприятий, посвященных событиям 1917 года, и выбором жюри премии “Большая книга” (которая, как правило, точнее всего отражает предпочтения современного литературного истеблишмента): все три книги, получившие “Большую книгу” в 2017 году, напрямую связаны с советской тематикой. Здесь интереснее всего некий механизм саморегулирования культурной памяти: при явном и намеренном игнорировании главной темы года в официальном дискурсе, она, тем не менее, нашла выходы в публичную сферу. И это в очередной раз показывает, что травматическая история XX века продолжает оставаться определяющей для нашего культурного сознания <…> наряду с литературой важным жестом в этом походе за рамки нормальности стал для меня трек Oxxxymiron’а «Биполярочка»; впрочем, об Oxxxymiron’е и его вкладе в формирование современного культурного поля нужно говорить отдельно – может быть, это на самом деле и есть главное событие года».
Ольгу Брейнингер дополняет Борис Кутенков, акцентируя внимание в первую очередь на поэтических сборниках и биографиях:
«… книга Марии Марковой “Сердце для соловья”: внешне “традиционные” стихи, умеющие работать с поэтикой бессознательного и поэтикой контраста, оттеняя “язык неназываемого” – будничностью, а пафос прозаического прямого высказывания – внятным метафизическим обоснованием. В той же “Воймеге” – “Портсигар” Игоря Куницына: причудливое скрещение времен и пространств, новое соотношение целенаправленной иллюзии и биографической первоосновы “как она есть”. В “Айлуросе” – “Несбылотник” Елены Сунцовой: магия забвения, затаенный драматизм и нефорсированно-игровая, чуть ускользающая работа смысла. Под конец года вышел долгожданный сборник Анны Русс в серии “Livebook” (пусть снобов не отпугивает имя куратора серии – Веры Полозковой). Стихи Русс переосмысляют понятие “массового”, работая с песенным и слэмово-игровым началом, но в лучшие моменты умеют находить грань между ассоциативной сложностью и несимулятивной человеческой самоидентификацией. Издание стихов и прозы “Карандашом зрачка” уникального классика ленинградского андерграунда Василия Филиппова. Две книги в серии ЖЗЛ, ориентированные на очищение образа классика от наслоений советской мифологии, – задорный, написанный в популяризаторском ключе “Бахтин” Алексея Коровашко и стилистически ровный, но не менее трагический “Добролюбов” Алексея Вдовина».
О писателях ближнего зарубежья убедительно пишет Ольга Лебёдушкина:
«… весь год читаю книжные публикации авторов “Дружбы народов”: “Заххок” Владимира Медведева, “В Советском Союзе не было аддерола” Ольги Брейнингер, “Чеченский дневник” Анны Тугаревой, “Не боюсь Синей Бороды” Саны Валиулиной. И вся эта особенная и очень сильная, на глазах поднимающаяся постсоветская литература как-то уже с трудом соответствует границам понятия “ближнее зарубежье”, а при этом она вся – о глобальных и человеческих последствиях распада СССР. Ближнее зарубежье все больше становится феноменом виртуальным, но виртуальное, как мы теперь знаем, – такая же реальность».
Евгений Абдуллаев дельно отвечает на вопрос о «поле литературного эксперимента»:
«Никакого отдельного “поля эксперимента”, вроде лаборатории при заводе или алхимического погреба при графском замке, я в современной литературе не вижу. Эксперимент, поиск – часть литературного творчества, неустранимая, но и невыделимая из него. Где-то, конечно, “эксперимент”, “инновация” просто не сходят с уст (я имею в виду круг журналов “НЛО” и “Воздух”), при достаточно бледных результатах этих самых инноваций. Впрочем, иногда и в “Воздух”, по редакторскому недогляду, попадает что-то живое и интересное».
С Абдуллаевым трудно не согласиться. К двум выше обозначенным журналам можно добавить электронный журнал «Лиterraтура», поэтический раздел которого нацелен на экспериментальную поэтику.
В февральском «Знамени» – новые виньетки Александра Жолковского и небольшой очерк Евгения Бунимовича о Кирилле Ковальджи, а также стихи Леопольда Эпштейна.
Высокомерие ахматовского толка
Мне неприятно. Даже над стихами
Ахматовой, мне кажется, витают,
Как мелкие назойливые мушки,
Эпитеты, которыми так щедро
Всегда она увенчана была.
Средь них – осанка гордая, улыбка
Презрительная, царственная краткость
Характеристик, взгляд проникновенный,
Надменная насмешливость, неспешный
Величественный стиль повествованья,
Глубокий голос, благородный профиль.
Лишь чёлка знаменитая, пожалуй,
Немного выбивается, но тоже
Высокий этот образ не снижает.
Я б не хотел иметь таких друзей.
А с мандельштамовским высокомерьем,
Нелепым, жалким и придурковатым,
С его беспомощной, бессильной спесью,
С обидчивостью, гневом, интриганством,
С гордыней, выражаемой фальцетом –
Смиряюсь я без всякого насилья
Над чувствами. И более того,
Шутом охотно был бы и лакеем
При короле-паяце…
Вернёмся к скандалам.
На сайте премии «Национальный бестселлер» под рецензией на «Чеснок» Даниэля Орлова разгорелась жаркая дискуссия между критиком Еленой Одиноковой и писателем Евгением Поповым. Реконструируем сложившийся диалог в удобоваримых выражениях:
Е.П.: Здесь – боль, сострадание, жизнь. А “рецензия” вместе с эпиграфом – есть креативная малоталантливая [ерунда].
Е.О.: Это прекрасно, когда автор видит в наборе штампов боль, сострадание и жизнь. Но я вижу набор штампов.
Е.П.: Орлов не пропадёт.
Е.О.: Орлов, разумеется, не пропадёт, но и Хемингуэем не станет. Прославится как ненавистник патиссонов.
Е.П.: Хемингуэем теперь уже не станет никто. Даже сам Хемингуэй, погибший от безвременной самокончины. Орлов, слава Богу, есть Орлов, есть Орлов, есть Орлов, а не Козлов, Лозлов, Мозлов и далее по алфавиту. Запомните это славное имя. Я когда-нибудь помру, а вы все еще послужите под его началом. Он еще такое напишет, что всем вам будет стыдно за бесцельно прожитые годы, как Николаю Островскому.
От скандалов перейдём к критике и серьёзным разговорам.
Владимир Панкратов на «Сигме» разбирает новую книгу Людмилы Петрушевской:
«Те, кто думает, что не встретит знакомую им Петрушевскую, ошибаются. Как всегда, здесь масса эпизодических, но щедро описанных ролей, которые как бы дают понять, что выбранная для нас история в действительности не самая главная, а просто случайно выбранная; снова круговорот событий и героев приобретает чуть ли не мистический окрас (“Все в мире зависит одно от другого”). Но есть и пара странных моментов. Во-первых, «сериальная» канва, от которой автор не отходит всю книгу, делает чтение все менее интересным, начиная уже с середины. Количество нелепых событий не уменьшается, но встречаешься ты с ними уже как с давними друзьями. Во-вторых, не покидает ощущение, что Петрушевская держит в голове “молодого” читателя, которому иногда нужно разъяснить те или иные моменты. Она зачем-то расшифровывает аббревиатуру НИИ, а в другой раз говорит кому-то: “Тогда были такие времена, что дипломатов и вообще руководство набирали из проверенных людей рабочего происхождения, и правильно делали…”»
На радио «Свобода» Александр Генис и Алексей Цветков обсуждают граммар-наци, переменчивость языка и его мутации. Приведём сравнительно небольшой отрывок:
Александр Генис: … если язык прав, тогда он прав всегда. И мы не можем судить его, потому что живем от него в стороне.
Алексей Цветков: Это не значит, что прав каждый носитель. Узус – это не специфика речи конкретного человека, которого мы с вами видим.
Александр Генис: А если это массы? Где критический предел?
Алексей Цветков: Критический предел там, где он побеждает, вот и все. Это определяется практикой <…> Критический предел – “кофе” среднего рода.
Александр Генис: Сейчас происходят процессы в русском языке стремительные, он очень сильно меняется. Я, например, заметил, как исчезают падежи числительных, потому что никто не умеет их склонять. Русский навигатор в машине знает только именительный падеж. Может быть, это и правильно, потому что это действительно сложно.
Алексей Цветков: В русских склонениях есть дыра просто.
Александр Генис: Я разговаривал об этом с сербами, которые упрощают свой язык. Например, месяцы. В сербском языке, как и в украинском, были свои славянские названия месяцев, но они забыли их и называют теперь просто первый, второй, третий месяц. Я страшно удивился: как же жалко, как вы могли? Они говорят: а вы знаете все 16 степеней родства по-русски? Ведь мы тоже забыли эти слова. То есть какие-то вещи прибавляются, а какие-то вещи исчезают. Причем интересно, судя по тому, что язык принимает, а от чего отказывается, позволяет много сказать о народе. Например, меня поразило, что в русском языке последние годы русский язык полюбил английские герундии, очень всем нравятся “шопинг”, “шейпинг”, они стали русскими словами. Но мое любимое – “улучшайзинг”.
На «Russia Today» Дмитрий Самойлов рассматривает «Манарагу» Владимира Сорокина в контексте литературной премии «НОС»:
«Всё описанное в романе не просто повтор. Это повтор Сорокиным самого себя. В его романах книгами ширялись и ели их как таблетки. Теперь на них готовят. В следующем романе можно будет делать с ними коктейли, капкейки или втирать их в дёсны <…> Странная особенность романа «Манарага» – его сквозящая актуальность. <…> И это серьёзное разочарование – ведь Сорокин всегда был автором, создающим реальность более сложную, чем наблюдаемая. Он был тем самым методом образного осмысления действительности, рождающим чудовищ, на которые и смотреть невозможно, и отвернуться не получается: жидкая мать, буквальная трактовка фразы «Прошу руки вашей дочери», Валера Соплеух, жарящий кипятильниками свиную голову в подъезде, в конце концов! Сорокин – это именно что новые тренды, которые ни в какие тренды уложить невозможно. Сорокин всегда умел превосходить актуальный уровень, выходить за рамки алармизма и за пределы ожиданий. Своими романами он отменял контекст – и тут же создавал новый. Но это было двадцать лет назад. Теперь Сорокин пишет о том же, о чём пишет блогер или таблоид, заворачивая это в свои старые фокусы».
Виктория Шохина на «Переменах» публикует едва ли не первую серьёзную рецензию на «Взвод» Захара Прилепина. Критик подробно останавливается на каждом персонаже книги, успевает поспорить с Галиной Юзефович, Еленой Иваницкой и Павлом Басинским. Но самое главное – находит нужные слова – в дополнение к самому «Взводу»:
«… в глубь [книги] критики, похоже, не продвигались, ограничившись перечнем главок, предисловием и послесловием. А то и просто одним фактом – книгу написал Захар Прилепин! <…> русские литераторы действительно служили и воевали. Более того – считали это делом чести и долгом <…> никакого “ущерба их литературному творчеству, общественной и частной жизни” Прилепин не наносит, поскольку пишет и обо всём этом. И главное – это предельно корректная и точная по фактам книга <…> Интересно, а критики действительно уверены в том, что 14 лет воинской службы Державина – из них 10 в солдатах! – не оставили никакого следа в его личности и творчестве? Что воинские награды Чаадаева ничего не стоят и ничего не значат, а значит только «Я не научился любить свою родину с закрытыми глазами…»? Что Батюшков может быть интересен лишь как «певец сладострастия», сошедший с ума, в крайнем случае – адепт античности, которую из его рук / уст принял Бродский, но только не как воин? <…> Трогательность и милота нашей литературы – ложь и обман. А книга Прилепина – правда и честность».
На сайте «Устная история» появилась беседа Виктора Дувакина и Александра Тышлера. Художник вспоминает о Киеве конца 1910-х годов и студии Александры Экстер, о переезде в Москву, о пребывании во ВХУТЕМАСе и о работе в театрах. Много говорится о Маяковском. Появляется Мариенгоф и Есенин. Рассказывается история создания плаката «Антисемитизм – сознательная контрреволюция».
Приведём разговор об Анатолии Мариенгофе:
«Мариенгофа я очень хорошо знал, потому что он уже впоследствии стал моим близким другом. И пользуясь случаем записи, я должен сказать, что это великолепный был человек и, с моей точки зрения, очень талантливый <…> Но удивительно невезучий. Последнее время его же… незадолго до его смерти его очень тревожили и очень обижали, и что бы он ни написал, даже если это было хорошо, все равно было предвзятое мнение. Такая уж у него была судьба <…> Он многое делал, многое делал. Вот я слышал, что… не знаю, может быть, сейчас это остановили, печатание его книги, но много интереснейших вещей. Я главным образом о стихах не говорю, а вот я знаю некоторые пьесы его, чисто сатирического такого… очень талантливые. И вообще, человек был, по-моему, какой-то интересный. Я с ним довольно часто встречался, потому что приезжал в Ленинград – он жил в Ленинграде <…> Я приезжал в Ленинград, там я делал спектакли, работал в театрах. И он бывал у меня в гостинице, заставлял меня всегда рисовать при нем. Я вот становился и чего-то рисовал. Кое-что я ему дарил <…> Он очень болел и очень много работал… Писал, делал пьесы – их не принимали. А если принимали, то после даже успешного представления их быстро закрывали».
В пятом номере журнала «Литературный факт» за 2017 год нужно обратить внимание на работы Н.А. Богомолова, Л.Ф. Кациса и В.Э. Молодякова.
Богомолов подготовил публикацию 34 неизданных стихов из архива Анатолия Фиолетова, Кацис рассуждает об источниках и составных частях романа М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита», Молодяков, опираясь на документы из архива Л.К. Долгополова, рассказывает, как издавался «Петербург» А. Белого.
Приведём одно фиолетовское стихотворение 1916 года:
Когда на небе темный вечер
Наденет траурный наряд,
Когда заплаканные свечи
Мигнув, безрадостно сгорят, –
Я вспомню смутно дальний профиль,
В вечерний мир тоски войду
И в кровь вонзивши душный морфий,
Я сердце закружу в бреду.
Я снова стану сумасшедшим,
И ты придешь из давних дней,
И снова в миги сонной встречи
Прижмешь меня к груди тесней.
Твои духи запахнут странно,
Зардеет нежно пухлый рот
И в сердце радостном и пьяном
Любовь истомно зацветет…
Моя случайная подруга,
Я в днях смертельно одинок!
Уходят ночи друг за другом,
Уходит встреч бесплотных срок.
Но нет во мне ни слез, ни жалоб, –
Ведь я меж дней, я в их гурьбе
Могу беспомощно и жалко
Слагать молитвы о тебе!
Третий номер журнала «Литература двух Америк» за 2017 год представляет колоритные материалы о Сергее Есенине и Владимире Маяковском.
Наталья Шубникова-Гусева публикует статью о восприятии Есениным Америки (внутри – очень интересный иллюстративный материал), Максим Скороходов – о реакции американской печати на приезд Айседоры Дункан с русским мужем, Вера Терёхина – о поездке Владимира Маяковского в Латинскую Америку.
В «Новой газете» Дмитрий Быков выступает против пацанов:
«Пацан не верит ни во что, а в честь и принципы – особо. Пацан играет лишь в очко и плачет только от шансона. Он любит брагу и пивцо, но не чуждается запоя; имеет желтое лицо – одутловатое, тупое; и это лик моей страны, ее слежавшаяся вата. Вопрос “Вы чё, не пацаны?!” – он повторяет сиповато…»
Всё бы было хорошо, но Дмитрий Львович в очередной раз передёргивает, смешивая в лихом порыве гопников и обычных подростков, наделяя получившегося гомункула тюремными понятиями. Цель всего этого словесного кунштюка – задеть бывших товарищей.
В «Фейсбуке» Марина Кулакова вспоминает о смерти Александра Башлачёва и вечере его памяти в рок-клубе:
«Накануне похорон ленинградский рок-клуб был полон – вечер памяти, первый из вечеров-концертов памяти, – этот вечер был как в бреду. Приехало много народу из других городов, издалека. Все участники – не концерта, ибо и зрители тоже, – участники этого… временного сообщества что ли, – были оглушительно, оглушенно, глубоко, горестно пьяны. До почти невидящих глаз пьяный Цой брёл по коридорам и закулисам, и в эти минуты, когда алкоголь растворял, расшатывал, истреблял его неподражаемую грацию живой пружины, было видно, как сам он тонок и хрупок… В эту ночь относительно трезвым, хотя, может быть, это только казалось, был Слава Бутусов, солист и лидер «Наутилуса». На квартире, куда нас «вписали» (большой довольно-таки толпой) он жестко, и резко, и довольно долго говорил о том, что ненавидит самоубийц. Что не прощает им этого предательского шага по отношению к близким людям…»
Умер Александр Шаталов – поэт и критик, телеведущий и издатель. Именно его стараниями в издательстве «Глагол» впервые вышли книги Лимонова, Галича, Хармса, Берроуза и Буковски. На «Горьком» его вспоминает Борис Куприянов, в «Фейсбуке» – Дмитрий Кузьмин.
Приведём здесь и ноябрьское интервью Шаталова на «Горьком».
«Может быть, издательский мир просто кончается сам по себе. Может быть, на его обломках возникнет какой-то новый. Я хожу в магазины, вижу, что есть издательства, которые выпускают прекрасные серии, причем это в основном не беллетристика, а нон-фикшн, документальная литература. Такие книги действительно востребованы, но они выходят тиражом около тысячи экземпляров. А если учесть, что в Москве двадцать миллионов, то получается, что любители книг составляют просто какое-то тайное общество».
