Юрий Анатольевич Рыдкин – поэт, прозаик, филолог, основатель обжитизма.
Родился 8 апреля 1979 года в городе Гомеле.
В 2004 году закончил ГГУ им. Ф. Скорины.
В 1998 г. получил травму позвоночника и навсегда лишился способности ходить.
Основные работы: изданный роман «Німб над сэрцам», повесть «Репрессированный стук», манифест артнаправления «Обжитизм», стихи разных лет.
ПИСЬМО АНДРЕЮ ФАМИЦКОМУ
Здравствуйте, Андрей!
Спасибо за доверие к моему мнению, доверие, которое позволило мне проанализировать и высказаться по поводу присланных Вами текстов.
Прежде чем перейти непосредственно к самому анализу, я должен сказать пару слов о своих наблюдениях в контексте «кто говорит?», а также провести несколько параллелей в данном же срезе, ибо в последствии это сыграет на стороне полноты анализа.
Понимаете, ну просто обычные мальчики и девочки не создают международных art-порталов (в том числе – «измов») даже в своём воображении, а потому позвольте рассматривать автора присланных текстов в сравнении с другими лидерами, в частности, Вадимом Месяцем, Дмитрием Кузьминым и Павлом Арсеньевым.
Дело в том, что у всех вас есть любопытные общие черты, как то: патологическая скромность, непоколебимая целеустремлённость, неусидчивость, работоспособность и терпимость.
Как писал Медведев: «…работоспособность – во многом благодаря этому своему свойству Кузьмин добился столь многого. <…> в силу крайней любознательности и интереса к чужому творчеству, способен перерывать огромные текстовые массы, чтобы найти там случайные, если так можно выразиться, «жемчужины»».
(Да и Ваш покорный слуга имел честь вести переписку с Павлом Арсеньевым. Правда, переписка была отнюдь не соратников, а мировоззренческих антагонистов, но и этого мне хватило для констатации недюжинной терпимости собеседника).
Однако, Андрей, Вы и Ваши коллеги объединены, на мой взгляд, ещё одной ключевой чертой, которая выдаёт лидерство. Дело в том, что на вас лежит эдакая печать некой недосказанности при беспрецедентной открытости. То есть постоянно есть ощущение, что все четверо вдруг возьмут да и выбьют в тире максимальное количество очков, хотя, казалось бы, стрельба далеко отстоит от понятия «поэт». И вот это уже интересно, ибо данная недосказанность имеет свойство воплощаться в текстах.
Обсуждаемая нами недосказанность вовсе не тождественна знанию некой тайны, но определённому пророческому мироощущению равна. Впрочем, «пророческому» – уже перебор. Скорее это чувствование связано с поэтическом Процессом, который по каким-то ведомым ему одному причинам избирает конкретных личностей для своего существования.
В данной связи вот это четверостишие я бы предложил рассматривать как текст самого Процесса, доверившего авторство Андрею Фамицкому:
Стою я в пустыне, один как перст,
Все звёзды для одного.
А рядом стоит высоченный крест,
Но нет на нём никого…
В Вашей же присланной подборке, Андрей, вышезатронутая таинственная недосказанность буквально царит, но и она иногда сдаёт свои полномочия. Однако обо всё по порядку.
Я тут пытался найти справедливое определение Вам как поэту, а также провести необходимые в этом смысле персонифицированные параллели и, кажется, справился с поставленной задачей. Вы – поэт-стражник или, если угодно, поэт-стена, поэт-дверь с мигрирующим глазком.
Понимаете, присланные Вами стихи следует рассматривать в нескольких измерениях, и нам ничто не мешает считать их именно измеренческими, ибо легитимация избранного названия обязательно произойдёт по ходу анализа. Факт многослойности текстов – уже стопроцентный признак их превосходства. (Я уж умолчу о том, что данная многогранность реально заводит, заставляет получать наслаждение от её анализа).
ИЗМЕРЕНИЕ №1
Это верхний слой текста. Он рассчитан на доходчивость, на максимальную открытость, за которой, однако, скрыта та самая таинственная недосказанность. А вот и маркеры, свидетельствующие о кажущемся! угождении реципиенту. Их мы условно разделим на две группы:
валидные (соответствующие требованиям):
ну здравствуй, Пушкин, здравствуй, сукин сын
на лукоморье дух зловонный
тот самый монументум,
да, воздвиг
и жалею, и зову, и плачу
между брюнеткой и блондинкой
художник должен быть голодным
учитель превзошёл ученика
галопом скакал по Европам
по паре каждой твари на земле
персонифицированные (по причине выдающихся backgroundов способны своей смысловой нагрузкой аннексировать весь окружающий текст, словно круги на воде):
Мандельштам
Анненский
Овидий
Горациус
Светлов
Данте
Аполлинер
Рильке
Муслим
Адриано
Бродский
Лосев
Гандлевский
Дантес
Все эти насечки есть не что иное, как затравки, манки, наживки, усыпляющая бдительность узнаваемость перед неожиданной вспышкой контрастирующего слова-сюрприза. Но об этом ниже. А пока вспоминается Ваш «Хворост», быстро воспламеняющийся от чиркающего взгляда читателя.
Подобные СТЕНЫ ОТКРЫТОСТИ были довольно успешно возведены Прустом, который посредством бытового, многостраничного и тягомотного «потока сознания» боролся с литературщиной, словно бы откладывая, собственно, литературу «на завтра», давая взамен одни «заверения» в том, что она вот-вот начнётся, что «письмо ещё впереди», как пишет Барт.
Из современников блестящим поэтом-стражником-стеной-дверью является Данила Давыдов. Если почитать его отдельные именно стишки на Facebookе, то можно воскликнуть: «Хулиганство!» На самом же деле вся эта эпатажно зарифмованная простота прячет под собой имплицитные глубины. Всё вкупе оно подпадает под формулу – неподъёмная ясность. Давыдовская «простота» есть борьба с поэтической изношенностью, констатированной уже даже Приговым. То есть Давыдов посредством поэтических и метрических клише с ними же и борется. Подобное вытворял и Флобер в романе «Бувар и Пекюше», но там он боролся с непобедимыми мифами посредством заигрывания с оными.
Ваша же СТЕНА ОТКРЫТОСТИ, Андрей, представляет собой нарочито удобоваримую катапульту, которая в неожиданный момент выбрасывает интенцию читательского сознания в иную (а на деле – в читательскую же) сферу, отменяя саму катапульту, но об этом прямо сейчас.
ИЗМЕРЕНИЕ №2
Здесь речь пойдёт о контрапунктах (под контрапунктами я буду разуметь буквально – точка, которая против). Контрапунктами, соответственно, они являются за счёт своей брутальности.
Вот эти словесные точки, выделенные жирным:
ЧАЭС
хибаре
дрочи
на фига
кукареку
глючим
цена
короче, так
читать к столовой всю дорогу
про тлен (тошнотный контраст).
время газонокоса
злая бензокоса(а это уже готовое стихотворение из двух строк).
земная жизнь – ржаная булка с маслом,
особенно в каком-нибудь лесу. (то же самое – тошнотный контраст).
а снайперскую удаль топора
и треска с тишиной чередованье (чистейшая поэзия)
Каждый из этих контрапунктов несёт какую-то свою смысловую нагрузку, но все они выполняют роль элиминаторов (удалителей) нарочито узнаваемого текста-затравки, где слова-бруталы сюрпризно возникают вдруг. То есть эти контрточки отменяют свою же окружающую текстовую среду, которая их породила и без которой они не существуют, ради перенаправления внимания реципиента со спецобыденности текстоматерии на его собственную память. Иными словами, вышеперечисленные контрапункты выступают эдакими посредниками между вниманием читателя и его же сознанием, наполненным разного рода образами-символами. То есть контрточки– это своеобразные глазки в вышеупомянутой двери, стене открытости, глазки, что, однако, выводят не в иное, а в собственное.
Подобный контрапункт (я его выделил жирным) мы можем наблюдать, например, в следующем тексте бывшего транслитовца Вадима Лунгула, где скобковая концовка обесценивает целое:
Пришла такая мысль.
По-видимому, человек,чтобы не превратиться в дерьмо,
должен постоянно из него выбираться.
(Нас об этом тоже предупредили.)
Таким образом, все эти отменяющие контрапункты довольно редкий, а порой и радикальный приём, осуществляемый в том числе и за счёт как бы внезапных метрических нарушений разного рода, о коих, впрочем, много писано.
(Я тут пытался подобрать нужный образ к этим контрточкам и нашёл его, но хочу сразу попросить Вас, Андрей, воспринять его исключительно как образ и абсолютно асексуально, то есть так, как это происходит у философов, в числе коих Бодрийяр считает соблазн борцом с производством и потреблением, а стриптизёршу видит так: «Стриптиз, о котором я мечтаю: женщина в космическом пространстве. Чтобы она танцевала в пустоте. Потому что чем медленнее движется женщина, тем она эротичнее. Вот я и думаю, что вершиной всего была бы женщина в невесомости»).
Итак, знаете, есть такие люди, страдающие эксгибиционизмом, которые стремятся публично обнажать свои интимные места. Например, кто-то из них идёт по улице в красивом плаще, а под ним вибрирует нагота. Мы же, прохожие, видим перед собой, скажем, элегантного человека, одетого в модную одежду. Вдруг этот джентльмен распахивает плащ, и уродство фаллоса вместе с нашей стыдливостью полностью отменяют его носителя разом со всей элегантностью. Так же функционируют и вышеприведённые слова-контрточки, дезавуирующие ткань родного текста своим внезапным появлением. Они есть ложки дёгтя в меду текста.
(Кстати, параллель контрапункта с фаллосом неслучайна. Дело в том, что с точки зрения структурного психоанализа фаллос (наряду, как ни странно, с глазом) довольно непредсказуемый и малопонятный орган. Он является эдаким триггером (переключательным устройством), который временно меняет сознание, реагируя на калейдоскопическую помесь вспомненного = «воскрешённого» = «преображённого» = «богоподобного» = «собственного». Провоцирует данный замес вовсе не нагота как таковая (явная, имплицитная, изображённая, воображённая), а её открытость = Другого = «у Бога за пазухой». В этом смысле сублимация есть не только выплеск сексуальной энергии в творчество и т. д., но и сам секс является сублимацией тяги к норме богоподобия. Скажем, уколовшемуся наркоману секс не нужен, ибо его окружающая среда уже преображена. Вот потому-то фаллос и непредсказуем. То есть он, как и контрапункт, всего лишь рычаг, посредник между измерениями бытия и инобытия).
ИЗМЕРЕНИЕ №3
Здесь речь пойдёт о приёме, продемонстрированном в этом четверостишии:
под чёрной лампой чёрный мотылёк.
пью чёрный кофе, тихо наблюдаю.
в твой ареал включился мой чертог
и стол, в чьём ореоле обитаю.
Данный приём следует рассматривать как наслоение пространственно-временных элементов без синкретического результата. За время отвечают слово «чертог» (символ памяти от «ума палата») и слово «стол» (символ долгостояния). То есть здесь мы наблюдаем смешивание суверенных частей без итоговой помеси. Автор как бы не навязывается читательскому сознанию, где гибридизация разных по составу кусков идёт полным ходом и самостоятельно. (К примеру, в моём сознании произошёл миниармагеддон за счёт скрещивания подразумеваемого света «ареала» с возможной чернотой «чертога», отчасти отсылающего меня к слову «черт» омонимически. Это всё к тому, что «нам не дано предугадать…»). Четыре строки – и дело сделано.
Ваш, Андрей, приём довольно редок, сложен и требует многоходовой рефлексии. Например, к нему прибегали (но по другому поводу) выдающиеся представители презентализма, а их там только двое – Парщиков да Кутик. Из молодых, насколько я знаю, к этому темпоральному (временному) приёму тяготела Чарыева, но тоже по другому поводу. Чарыеву, кстати, Кузьмин считает ни много ни мало «одной из главных надежд нового поэтического поколения».
Однако я не помню, чтобы кто-нибудь из них делал такое ровное, почти телескопическое, линейное смешивание. То есть у Вас же здесь всё по очереди идёт, согласно принципу домино и без итогового гибрида.
ИЗМЕРЕНИЕ №4
Здесь я буду говорить об одном полном стихотворении. Вот оно:
Приведено стихотворение «мы поедем на электричке…».
Это как раз тот самый случай, когда автор-лидер с таинственной недосказанностью наконец-то проговаривается и открывает условную дверь ВВЕРХ, впуская туда читателя.
Для сравнения позвольте привести спортивный пример. Мишень в таком виде спорта, как «стрельба из лука» почти ничем не отличается от обычной, кроме одного – у неё в самом центре яблочка (десятки) находится отверстие, которое впору называть одиннадцаткой. В отверстии расположена маленькая камера, она фиксирует полёт стрелы для телезрителей. Иногда особо меткие стрелки (чаще – азиаты) попадают прямо в одиннадцатку, в отверстие, повреждая тем самым камеру. Такое попадание можно назвать вылетом во внеположное, в трансцендентное. То же осуществляет и Ваше, Андрей, стихотворение, оно выводит читательское сознание по ту сторону текстовой мишени.
Для меня приведённое выше стихотворение – о житейском рае. Даже не хочется к этому чего-то ещё добавлять.
Данный Ваш текст для сравнения выпрашивает у меня Блаженного, но я ему его не дам, так как не встречал в творчестве Вениамина Михайловича такой метафизической непринуждённости.
(В стихотворении есть некий свет из книг Рэя Брэдбери, но сие опять-таки – по моим крайне личным чувствованиям).
На данном метафизическом поле у Вас, безусловно, есть соратники. Лично я бы назвал позднего и почитаемого мною Сергия Круглова (но у него теотексты всё-таки по эту сторону) и уважаемого мною Андрея Баумана (но у него самоустранение доведено до растворения в поэтических текстах).
Создавать, скажем, религиозно-метафизические произведения, на мой взгляд, труднее всего, ибо там много табу и прочих сдерживающих факторов; там очень тяжело совместить Совершенство и поэзию, которая отнюдь не всё может оправдать одним только фактом своего рождения. Хотя (как повествовал богослов Алексей Ильич Осипов) епископ Смоленский и Дорогобужский Сергий Смирнов, умирая, всё время озирался по сторонам и повторял: «Всё не то, всё не так». То же пишет и апостол Павел о том, что на земле мы видим тот свет «как бы сквозь тусклое стекло, гадательно». То есть даже здесь простор для творчества огромный.
Какой из вышепредставленных пластов Вы изберёте основным –я не знаю. Вряд ли об этом знает кто-то вообще. Главное, что есть из чего выбирать. Возможно, будет один слой. Возможно – несколько. Возможно – гибрид. (Как по мне, так лучше смешение всех четырёх измерений с доминирующим №4, помноженным на №3. Думаю, это был бы экстра-класс!)
PS
Быть может, у Вас, Андрей, после прочтения моего эссе «Транс: право на многоточие» мог зародиться вопрос: а какое же Слово можно добавить к приставке транс…? Я думаю, что искомое слово – искусство. И ведь трансискусство уже существует на «Текстуре» в рамках спецпроекта DIARIES. Думаю, в скором времени всё начнёт крутиться вокруг него, так как у проекта есть все шансы стать осью. 30 дней на дневник – это новация, это наше!
С добром, ЮР, который испытывал реальную радость, работая с Вашими, Андрей, стихами, потому что они говорили сами за себя и помощи моей не требовали.
