Аксана Халвицкая родилась в городе Вологда. Окончила Высшие литературные курсы при Литературном институте им. А. М. Горького. Финалист V Всероссийского Фестиваля молодой поэзии «Филатов Фест-2019». Лонг-лист Литературной премии «Лицей» в 2020 году. Участник XX Форума молодых писателей «Липки». Участник Всероссийского форума молодых деятелей культуры и искусства «Таврида 5.0». Государственный стипендиат в номинации «Талантливый молодой автор России». Участник фестивалей «Плюсовая поэзия», «Фестиваль актуальной поэзии М-8», «Петроглиф», «Северная земля», Фестиваль мелодекламаций имени В. Верушкина и других. Автор поэтических сборников, опубликованных в Москве и Германии. Стихи и рассказы опубликованы в журналах «Интерпоэзия», «Формаслов», «Лиterraтура», «Словесность», а также в «Литературной газете» и различных сборниках. Живёт в Москве.

Просто Игра

Выпавшая карта оказалась «подорожником» — проездным на Питерское метро. Это значило — настал мой черед уезжать из города «насовсем». Твоя очередь ухаживать за Ромочкой. Ему почти семь, и он хочет кораблик, шоколад и тираннозавра. Ты, неделю проездивший блаблакаром, смотришь на меня с завистью. А я согласна на что угодно, лишь бы не лезть на воздушный шар, не трогать руками деревья и не смотреть, как новенький палантин наматывается на облака. Я чертовски боюсь высоты. Зато, в отличие от тебя, не боюсь динозавров.
Вот сейчас подойду к самому огромному и зелёному и скажу ему всё, что думаю об отечественной медицине и её современных методиках. У каждой семьи своя психосоматика, своё бессознательное и свой лечащий врач. Наш вздумал лечить психические расстройства Игрой.
Я луплю игрушечным динозавром по уродливой лапе динозавроподобного, брызгаю во все стороны шоколадом, купленным у метро, и рву в клочья обратный билет на теплоходик. «Мама меня обманула! Он — не настоящий!» — горечь разочарования обжигает меня изнутри. «Мама пошутила, — я пытаюсь себя успокоить. — Ромочка, это просто Игра». «Ты врёшь!» — я бью себя по руке и размазываю по щекам слёзы.
«Я больше не могу!», — кричу в наступающую темноту, скрывающую в себе чьи-то голоса и лица. «Не могу!» — прижимаю к себе игрушечного динозавра и ложусь на пол, ожидая, когда пройдёт приступ. Как ни странно, охрана меня не задерживает, и через неделю мы снова встречаемся за игровым столом.
«Доктор сказал, динамика положительная», — ты улыбаешься несмотря на бледный вид, приобретенный в ходе палеонтологической экспедиции. — Скоро станет легче, смотри, я привёз коготь Ти-рекса».
«Спасибо, любимый!», — я не глядя беру карту, уже зная, что на ней нарисовано.
В этой игре нет правил, кроме одного — пока мы играем, Ромочка будет счастлив. Это значит, я влезу в корзину, сплетённую из заклинаний и лозы, и не буду закрывать глаза до тех пор, пока оранжевый шар полностью не растворится в весеннем небе.

Предсказание

— Не своей вы живёте жизнью, Алексей Альбертович.
— А чьей же?..
Предсказание стиснуло его, словно неудобное пальто, сдавило грудь и горло, забилось в висках. Вдохнуть стало невозможно, и от нехватки воздуха Алексей Альбертович разом осунулся и постарел.
— Не волнуйтесь вы так, вот выпейте.
Астролог накапал валосердина, растворяя в рюмке прошлую жизнь Алексей Альбертовича. Вот же она глядит, растопырив пальцы, губы навыкате — тёща тёщей. «Кудыть, говорит, собрался?» А он собрался: у подъезда Павел Константинович экипирован удочками и самогоном. Надо же отдыхать. Ирине — жене — торт купил вафельный, как любит, дочке — куклу. Удивлялся еще, зачем Оленьке чернокожий мужик понадобился. «Пап, ну ты что — телевизор не смотришь? Кино буду снимать на Оскар!» А ведь он смотрел, каждый вечер смотрел как проклятый — и не замечал.
— Алексей Альбертович, там отчётик….
— Потом, Пашка, потом. Хватит с меня отчётиков, не моя это жизнь, чужая, выдуманная. Да, что же ты мотыляешься? Давай на червя, я этого червя с детства знаю!
— Что-то ты, Алексей Альбертович, сам не свой! Али не здоровы?
— Свой я, Пашка, свой! Жизнь не моя. И всё этот твой астролог… с предсказаниями.
— Алексей Альбертович, да вы что? Мы ж пошутили! Это же розыгрыш, трюк! Он это всем говорит, вот и Вы клюнули … Алексей Альбертович, Вам плохо?
Хорошо мне, Пашка! Хорошо. Дышу наконец. Как это необыкновенно — дышать… Ивушки вокруг, камыши, кувшинки. Речка стремительная, аж кружится всё. Того и гляди сунется в воду губастая морда. «Кудыть, это ты запрятался?» А мне хорошо! Я счастлив!
Погружаюсь на дно, распугиваю мальков. Подводное течение мнёт мне бока, полирует чешую, гладит спинку. У коряги вкусные линяющие рачки, хрустящие на зубах перловицы. Зарываюсь в ил, заглатываю чёрные икринки. А это что? Чую запах нездешнего лакомства. Где ты? Рассекаю воду, прицеливаюсь, щупаю усами. Вот же! Жирный извивающийся червяк! Как аппетитно изгибается! Как манит! Скорей! Хватаю его, кусаю, заглатываю. Что это? Острый предмет застревает в горле. Выплюнуть. Освободиться. Уплыть. Ничего не получается. Предмет застревает в жабрах. Неведомая сила тянет меня из воды. Слепит солнце. Нечем дышать. Страшное существо хватает меня. Встряхивает. Бьёт по голове. «Какая была жизнь!» — думаю я. И умираю.
— Алексей Альбертович, нам с вами фартит! Какой карп мощный! Королевский! Закоптим, а?!
— Отпусти ты его!
— Что?!
— Отпусти, кому сказал! Он жить хочет!
Блестящая тушка скрывается в толще воды. Алексей Альбертович провожает карпа взглядом и ёжится. Он и сам не заметил, что замёрз. Что солнце скрылось за тучами, и накрапывает мерзкий дождик.
— Давай-ка, Пашка, выпьем по глотку! Да собираться. Дома нас ждут, любимые ждут, свои.

Кукла

Синдром второстепенного персонажа открылся у Леночки в детском садике, когда голубоглазую Мальвину отдали Катюше — обладательнице белокурых кудряшек и лилового в кружевах платьишка. Фотограф чётко обозначил позицию «куклу самой красивой девочке», воспитательница послушалась, всучив Леночке утешительного медведя, а обещанная птичка оказалась вспышкой слепящего света, озарившей изумленный ротик и глаза полные слёз.

«Я так не играю, — уже в школе говорила Катюша, тасуя неудачно выпавшие карты. — Я рождена побеждать!» Леночке победа не полагалась, зато полагалась двойная порция тестов по английскому, ведь Катюша в английском не сильна, зато, в отличие от Леночки, умеет знакомиться с мальчиками.

«Ты не переживай, — говорила Катюша. — Мы потом все вместе пойдём гулять! Главное — бирюзовое платье не надевай, лучше то — серенькое!»

И Леночка надевала серенькое, пекла вкусненькое, заканчивала второе высшее,
вязала шарфы и кофты,
собирала автографы, монографии, шедевры кинематографа,
вытирала Катюшке слёзки, дарила серьги,
писала в whatsapp и messenger —
преображая минусы второстепенного персонажа
в несгибаемый нрав главного антагониста.

«Да что же это такое! — кричала Катюша, обращаясь к новенькому айфону. — Что ты со мной делаешь?»

«Отвечаю», — сказала Леночка, забирая айфон и ответственность, набирая смс и теряя при этом совесть. Повинуясь Леночкиному воображению, осуществлялась Катюшкина реальность: ссоры сменялись примирениями, нежные переписки скандалами, страстные встречи расставаниями. Катюшка теряла нервы и красоту, превращаясь в экзальтированную особу с потрепанной внешностью и скверным характером и в конце концов растворилась в тени своей подруги.

«Я устала. Научи меня проигрывать», — однажды взмолилась Катюша, протягивая дремавшую в коробке на антресолях голубоглазую Мальвину. Тогда Леночка сжалилась и выдала Катюшу замуж за человека, умеющего превращать любую женщину в красавицу с помощью искусно расставленного света.

«Сейчас вылетит птичка», — подмигнул фотограф Леночке и пригласил её танцевать.
Леночка подмигнула в ответ — на веки вечные останется кукла у самой умной девочки.

Принцип меньшего зла

— Это называется принцип меньшего зла, — объясняла Наташа, — лучше плохо сделать домашнее задание, чем не делать вообще.
— Зачем же делать задание плохо? — Настя с недоумением уставилась на сестру. — Это ведь так приятно, когда домашка сделана хорошо и учительница ставит в дневник пятёрку.
— Приятно, конечно, но в жизни есть и другие заманчивые вещи. Скажем, захочется тебе посмотреть «Маленькую ведьму» или пойти гулять с Лёшей из пятого «Б».
— Не захочется, — отрезала Настя, однако слушать начала с удвоенным интересом.
— Значит, захочется покататься на каруселях или пойти к Верочке — ей как раз щенка далматинца привезли, а у тебя математика не готова. Что сделаешь в таком случае?
— Быстренько решу математику.
— Правильно. Быстренько, поспешно, невнимательно, но, тем не менее, решишь, а если в школе тебя на следующий день спросят, то двойку ты уже не получишь.
— Но и пятерку не получу.
— Пятерка зависит от твоего везения, это правда. Но, скажем четвёрку, можно получить сравнительно легко, а уж тройку — ту в любом случае поставят.
Настя задумалась — так и впрямь получалось гораздо легче. Не нужно столько усилий прикладывать, чтобы делать задания лучше всех. Не нужно через голову прыгать — живи себе и живи — на троечку.
Вот она и приучилась — вслед за сестрой — спустя рукава все дела делать. После девятого класса в училище пошла, за однокурсника замуж вышла. Работать устроилась в магазин «Пятёрочка», в котором Наташа уже несколько лет трудилась кассиром.
Одно лишь несчастье: не ладилась у старшей сестры личная жизнь, и та начала постоянно капать на нервы. Всё чаще после смены в магазине задерживалась, говорила, муж пьёт так, что дома сидеть невыносимо. Однажды и вовсе подсобку для хранения овощей слезами залила.
Не хочу, мол, жить с этим неудачником — и всё тут.
— Терпи ради детей. — Настя строго посмотрела на сестру. — Или ты хочешь, чтобы они росли без отца?
— Не хочу! Но разве это можно назвать жизнью?
— Нет. — Настя вздохнула, удивляясь, что сестра отказывается понимать очевидные вещи. — Это называется принцип меньшего зла.

Белые паруса, чёрное море

Очки у дяди Вани были совершенно кошачьи — круглые и зелёные, для пущего сходства подклеенные изолентой. Короткий рукав летней рубахи являл миру поплывший от времени рыбий хвост.
На голени красовался белесый шрам, оставшийся от когтей амурского тигра. А главное — у дяди Вани была гитара. И если все встречающиеся в то время гитары носили банты, у дядиваниной уж точно был самый красивый.
— Полный вперёд! — объявлял он, выходя из подъезда. И все окрестные бабульки тотчас же принимались на пироги зазывать. Вот только на чужие пироги дядя Ваня не велся, сам пёк и местных ребятишек подкармливал. Особенно хорошо удавались рыбники. Их тетя Катя пуще прочих любила, вот он и старался. Говорил еще:
— Палтуса давай, а то уж больно красота моя стала костлява!
— Ты ж, старый, небось, как всегда, с гитарой уснул, — смеялась тетя Катя да календарь настенный вешала.
Вот как у них водилось — две тысячи третий год, значит, белые паруса, черное море.
Сама тетя Катя вышивкой увлекалась, могла и осьминога, и медузу, и мавку какую вышить. Говорила еще, что изнаночная лицевой главней — всю правду о человеке показывает. Говорила, как стежок шьешь, так и замуж пойдешь. Говорила — чужие дети, зато внуки свои.
И Маринушка своя. Даром, что в самый темный час приехала — сумеречная дядиванина дочка. Всё к тюрьме городской бегала. По ночам от любви кричала, не ела ни черта. Тетя Катя уж ей и щи, и кулебяку, и шарлотку с яблоками — ни в какую. Умом ехала девка, лицом темнела. Думали, сгинет. Ан нет.
Пришла однажды расфуфыренная, как павлин и говорит: «Рыбников хочу папиных!» Ну, дядя Ваня рад был стараться. Тесто замесил, начинки целую гору. В палтуса она ножовку и спрятала. В газетах писали — побег, мол, из городской тюрьмы, покушение на сотрудников, сообщница в розыске. Словом, так метко Маринушку расписали, что дядю Ваню удар хватил. Отпели его потом по всем статьям, как полагается, заодно и хвост — как выяснилось, русалочий — отпели.
Маринушка потом крашеная вернулась, почуяла, как пришло время квартиру оформлять. Ваня-то с Катей по-простому без росписи жили, всё думали, зачем роспись, коль внуки свои? Так она в монастыре оказалась.
Маринушка впрочем тоже не больно праздновала, года не прошло, как у ней в животе нашлась та самая ножовка, что была в рыбнике. Тетя Катя на поминки приехала, говорит вещи нужно забрать. А сама только настенный календарь и забрала. Белые паруса были на том календаре, чёрное море.

Аннушка — Анна

Привет, Алиса! Как заказать панихиду?
Па-ни-хи-ду!
Нет, похороны под ключ не нужны. Нужна вечная жизнь.
Алиса, найди панихиду по усопшему.
Дату смерти не помню, спросить некого.
Грустно, Алиса.
Скажи, а можно на именины просить об упокоении?
Можно ли во сне говорить с упомянутыми?
С теми, кого живыми не помню.

Вот Аннушка — Анна — прабабушка довоенная, красавица в молодости.
Так говорят все мои родинки. Так шепчет стертое от дождя фото на памятнике.
Так звенит — цветущий левкой, фиалки трехлетние, дивные анютины глазки:
я в детстве любила ходить на кладбище —
там певчие птицы, конфеты «Ласточка».

Аннушка — Анна — знахарка сельская — заваривала ромашку, шептала заговоры.
Зарей вставала, пост соблюдала, детей лечила.
Приворожила ли ты его? Раскаялась ли?
Непьющий да работящий — влюбилась так, что звенела вся.
Домой звала на липовый мед, на тыквенные оладьи.
На чай зашел, на пять лет остался —
всё маялся.

Аннушка — Анна — родная моя, потусторонняя.
Слезы мои — твои слезы. Молитвы мои — твои молитвы.
Я просила об упокоении на именины,
я целовала, вспоминала, раскаивалась —
всё едино.

По песку ходила, по стеклу, по желтому небу.
Не брала чужого, выгоды не искала, своих прощала.
Любила — ничего себе не просила —
Вся звенела —
Любила и отпускала на волю.

Настанет черед — родишься ручьем лесным,
вереском, подорожником,
сестрою моей — желтогрудой иволгой.
Я стану облаком, стрекозой и вербой,
твоего любимого дочкой Анной —
моего любимого маленькой девочкой
И мы будем счастливы.
Наконец-то мы все будем счастливы.